— То есть?
— В двенадцатом году весь мир бредил концом света. Но бредил как-то несерьезно, без паники. В сущности, никто в это предсказание не верил. Но Амамутя уготовил для нашей планеты иную, более страшную участь, чем ожидание апокалипсиса.
— Что такого там прочитала, скажи толком!
— Вспомни картины Дерека. То, что там изображено, и есть реальность. А это, — Делла повела рукой в сторону реки, — просто иллюзия. Вот о чем он хотел поведать в своих картинах.
— Иллюзия? Кому это нужно, для чего выстраивать эту иллюзию?
— Ни для чего. Думаю, никто не делал этого специально. Нет никакого огненного бога. Человеческие сознания сами создали это. Когда взорвалось Солнце. Планета была уничтожена, но сознание людей — нет. Люди даже не заметили этого, заменив реальность галлюцинацией. И для всех нас по-прежнему существует и небо, и вода…
Иван посмотрел по направлению ее взгляда. На долю секунду ему показалось, что картинка дрожит и рвется, а за ней проступает море огня..» Ничто не противоречит этой версии. Ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Наш мир не настоящий, мир давно разрушен, поскольку звезда, которая давала ему жизнь, взорвалась. Солнце превратилось в красный гигант. Его оболочка теперь простирается далеко за орбиту Земли. Планета погибла в этом катаклизме, обратившись в пар из химических элементов и систему энергетических полей. Эти поля, эти пламенные змеи, — и есть наши сознания или одно всеобщее сознание, но оно отказывается верить в страшную тайну, а продолжает галлюцинировать мир — в том виде, какой ему удобен и привычен. Вот в чем заключалась истина, которую несли миру угреши, — истина о том, что мира больше нет. Конец света уже произошел, а значит — никакого конца света больше не будет.
26
Они сидели на лавочке, над местным диким пляжем, сегодня безлюдным. Вдали струились первые огни Калязина, бледные на фоне розового неба, где только что село солнце и можно было еще проследить его наклонный путь под краем планеты.
— «Молодость свою отдай свету, и пусть солнце возьмет, чтобы вернуть обратно, молодость твою», — процитировала Делла. — А ведь это пророчество сбывается. Амамутя — солнце. Ты хоть и не совсем настоящий, но Амамутя.
— Да и мой иероглиф — жизнь — похоже, также вполне отпечатался, — сказал Иван. — Я, кажется, обрел мою жизнь. Моя жизнь — это ты.
Делла глянула на него с заговорщицким блеском в зрачках, отражающих дальний берег.
— Посмотри, как красиво, — сказала она, указав ладонью на огни.
Город на другой стороне реки с каждой минутой погружался в темно-багровый сумрак, что было любимым цветом этой удивительной девушки. Движущиеся галогены автомагистрали, уличные фонари рядами, вспышки электросварки на какой-то стройке — все вместе это напоминало продуманную композицию, вроде мастерски обустроенной новогодней елки.
Впрочем, ничего этого нет, вся эта красота — лишь плод коллективного творчества сознаний. И все же оно существует. Как существует, скажем, картина художника.
— Пусть наш мир и не таков, каким кажется, какое до этого нам с тобой дело? — сказал Иван, нащупав в темноте ее руку. — Вот я, вот ты, вот наши пальцы. Мы такие есть и будем такими до самой смерти. Вместе.
Делла молчала.
— Вместе? — повторил Иван, уже не утверждая, а спрашивая, и через несколько секунд ожидания, которые показались ему вечностью, полной света и огня, услышал короткий, едва слышный выдох:
— Да!
Делла высвободила руку, села на топчане, обхватив колени. Она смотрела на гирлянды городских огней, огни отражались в ее глазах.
— Вместе, — сказала она. — Как два злодея, повязанные общей тайной.
По легкому дрожанию ресниц, взгляду, обводящему вещи как будто поверх их сущности, Иван понял, что в этот момент для ее красной тетради рождается новая поэтическая строка.
Все встало на свои места, все было решено, пророчество Амамути разгадано, и только где-то на самом краю его сознания шевельнулась смутная мысль… Дерек. Картины создал он. Предания угрешей собрал он. Книгу написал тоже он. Что, если пьяная выдумка Деллы и на самом деле была истиной? Не есть ли всё, что они искали этими летними днями, — и тайна народа угреш, и конец света — лишь причудливая, больная фантазия одного человека?
Дерек платил за жилье и еду своими картинами. Он как никто другой понимал их ценность и понимал, что им не место в деревенских домах на берегу реки. Эти холсты принадлежат всему человечеству, мировой культуре. Каким-то образом они должны были попасть в музеи, стать общественным достоянием. Вот он и придумал столь витиеватый способ водворить свое искусство на надлежащее место. Создал шифр и даже целый язык, спрятал книгу. Сотворил целую систему легенд, которую люди приняли за религию, а самих себя — за избранный Богом народ… Впрочем, это всего лишь одна из версий реальности, которых может быть великое множество, думал Иван, глядя на озаренный вечерними огнями профиль своей невесты.
Ирина Ярич
АБСТРАКТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
I
Клотильда возвращается из художественного салона, куда она отвозила одно из последних живописных полотен своего мужа. Она в хорошем настроении, вспоминая восторженные отзывы владельца салона и штатного искусствоведа. Клотильду заверили, что, несмотря на немалую цену, картина у них долго не задержится. Современный абстракционизм пользуется большим спросом, особенно среди заезжих американцев.
Клотильда горда за мужа, и радостное настроение не портят нудный мелкий дождик и серый тусклый день. Бесцеремонные капли небесной влаги хаотично носятся, игнорируя зонты, шарфы и шляпы, и падают куда попало, на одежду и лицо, а то и за воротник на шею. Клотильда усмехнулась. «Почти как у Туссена, — подумала она, — ах, если бы я умела рисовать!» В который раз женщина сокрушалась, что не обладает тем же даром, что и ее муж. Уже за одно это его обожает, нет, она его боготворит… Конечно, она обрадует Туссена горячими отзывами о его работе, перескажет все добрые слова и пожелания, услышанные в салоне. Еще бы им не восхищаться! И хотя там выставляется не только Туссен Тостивен, но именно благодаря его картинам этот художественный салон процветает далеко за пределами Пасси в своем XVI-м арондисмане[1] и известен почти по всему Paris intra-muros[2].
Клотильда подняла руку, чтобы поймать такси. Нет, она не прячется от дождя и не спешит домой, то есть, конечно, спешит по-своему, не торопясь.
— В департамент О-де-Сен, — сказала она водителю.
