— Я ни разу не изменил тебе.
— Это не доказательство, это лишь заверение.
— Я никогда не изменю тебе.
— Это тоже не доказательство. В лучшем случае — слабое утешение, — подзадоривала она.
Он целовал ее в смеющиеся губы.
— Аргумент принят, доказательства признаны убедительными.
— Я знаю еще более убедительные, — говорил он.
— О, это уже слишком, — заявляла она, смеясь. — Но мне нравятся твои доводы.
— Мы уже почти семь лет супруги...
— Неофициальные, — подтверждала она в раздумье.
— Еще только шесть недель... — говорил он.
— Целых шесть недель!
Но вышло все по-другому. Вместо того чтобы попасть в штаб полка, как намечалось первоначально, Хайнц оказался на границе в Риттергрюне — их разделяло 200 километров. Он часто писал ей и получал ответы, полные любви, но однажды Хайди написала: «Я больше так не могу. Все только письма, в неделю раз телефонный разговор, изредка встречи и потом опять разлука! Прошло уже семь лет. Сколько же еще? Как вынести это?»
Он вновь просил ее подождать, не терять надежды. Что же еще оставалось? Она отвечала: «Приезжай! Нужно решать!» «Это вполне в ее стиле, — думал он. — Ей нужны четкость и ясность, хотя это совсем нелегко». Он любит Хайди. Но у него сейчас так мало времени. Иногда даже некогда написать ей.
Вступление в должность, прием дел, инструктивные совещания, планы, повседневная служебная текучка — это занимало все его время. Новоиспеченному командиру взвода было над чем подумать — так много нового, столько вопросов требуют неотложного решения и в довершение всего еще этот Тепфер.
В списках личного состава значилось: Тепфер Вольфганг, профессия — химик. Как Хайди. Этот Тепфер выводил младшего лейтенанта Вебера из себя, хотя Хайнц ничего не имел против него...
Хайнц медленно шел по улицам старого села, в котором новыми были разве что школа да кафе. Его-то он и разыскивал. Серые домики тесно лепились один к другому, как бы ища защиты и поддержки у соседа. Казалось, по ночам они скрипят и под шум рассказывают о своем давнем прошлом. «Да, привлекательным этот уголок вряд ли назовешь», — подумал Хайнц.
Он увидел вывеску и вошел. Хозяин приветливо поздоровался с ним.
— Вы новичок, да? Надеюсь, у нас вы будете чувствовать себя хорошо.
Громкие голоса солдат — он узнал и некоторых из своего взвода — при появлении офицера смолкли. Унтер-фельдфебель Хильдебранд поднялся ему навстречу и приветливо сказал:
— Садитесь с нами, товарищ младший лейтенант.
Тишина. Почему они перестали разговаривать?
— Эмми, мы хотели бы расплатиться! — резко крикнул Тепфер.
«Опять этот Тепфер, — досадовал Хайнц. — Что он имеет против меня?»
— Они всегда уходят так рано? — тихо спросил он Хильдебранда.
— М-м... как вам сказать... Это зависит от обстановки. В селе ведь еще есть что-то вроде пивной.
Солдаты, откозыряв, исчезали один за другим. Хильдебранд уставился в свою кружку. Хайнц барабанил по столу пальцами, что всегда делал, когда был взволнован и о чем-то думал.
— Что это они? — начал он. — По-моему, они просто сбежали.
— Не обижайтесь, товарищ младший лейтенант, но вы похожи на нашего бывшего командира взвода. Такой же пунктуальный, требовательный, но пока еще не пользуетесь доверием у товарищей... — Хильдебранд осекся.
— Ну что же вы, продолжайте!
— К примеру, Тепфер. Мы как-то с ним разговорились, и он сказал, что считает вас слишком сдержанным, недоверчивым. У вас все поступки идут от ума, а не от сердца. Не подумайте, что это упрек. Конечно, решает не сердце, а разум. Но может быть, стоит поразмыслить над тем, что сказал Тепфер. Вы его избегаете. Замкнулись в себе, заняли какую-то выжидательную позицию. Нужно больше доверять людям. Ведь доверие — это и есть проявление сердечности. Оно помогает ближе узнать друг друга, понимаете?
Хайнц немного смущенно глядел на Хильдебранда и молчал. Ему было явно не по себе. Показалось вдруг как-то жарко, и он заказал бутылку бромбахской минеральной воды. Пытаясь скрыть волнение, Хайнц сказал:
— Я благодарен вам, Хильдебранд. Мне сейчас действительно нелегко. Но я очень хочу, чтобы все наладилось.
Хильдебранд кивнул:
— Конечно. Все обойдется. Нужно только постараться быть мягче.
— Мягче? — повторил Хайнц.
— Стараться лучше понимать людей и при всей строгости служебных отношений оставаться им товарищем.
— Надеюсь, мы будем дружно работать, — произнес Хайнц. — У вас большой опыт. Вы ведь поможете мне?
— Ну разумеется, — улыбнулся Хильдебранд.
В комнате командира роты, как показалось Хайнцу, на книжных полках стояло 600—700 книг, не меньше. Письменный стол, четыре кресла по углам, проигрыватель, толстый ковер на полу придавали квартире уютный вид и свидетельствовали о хорошем вкусе хозяина.
Капитан Эккерт усадил гостя и предложил выпить.
— Ваше здоровье, товарищ Вебер!
— Благодарю вас!
Эккерт пил медленно, словно в раздумье.
— Если вы не возражаете, давайте послушаем музыку, так,тихонько.
Хайнц кивнул. Зазвучала пастораль Бетховена — лето, уборка урожая...
Вебер раздумывал: зачем это Старик вызвал его? Что бы это могло значить? И он решил первым начать разговор. Кто знает, будет ли еще такая возможность.
— Я хотел просить вас о переводе, товарищ капитан...
Эккерт задал вопрос, который напрашивался сам собою:
— Причина?
Стараясь преодолеть смущение, Хайнц рассказал о Хайди, сбивчиво говорил что-то о семилетнем ожидании, надеждах.
Эккерт молча слушал. Наконец он сказал:
— Не слишком ли много вы, молодежь, думаете о собственных удобствах, а? Вы отлично знаете, младший лейтенант, что нужны здесь!
Хайнц упрямо качнул головой.
— И так прошло уже семь лет. А здесь я буду работать или в другом месте — разве это так важно? Люди всюду нужны. — Он помедлил, но потом сказал: — Да и приняли меня здесь не особенно хорошо. Мне кажется, я никудышный командир, не способен найти общий язык с подчиненными.
— Так всегда кажется вначале, — живо сказал Эккерт. — Вы слишком рано разочаровались. Видимо, вы представляли себе все несколько проще, чем оказалось на практике. Нам всегда кажется, что мы все прекрасно знаем и понимаем, и порой не хотим воспринимать то, что «навязывают» начальники.
Хайнц уже жалел, что начал этот разговор. «Общие слова, — думал он. — Нравоучение под музыку Бетховена...» И вдруг этот неожиданный вопрос:
— А почему вы, собственно, стали офицером?
А действительно — почему? Ну, не будь дурачком, говори. Ты же прекрасно все знаешь. Ты отлично знаешь, что поступил так отнюдь не из патриотических побуждений. Вот и скажи об этом, скажи все, как было.
