Я не знаю, что и подумать об этом. Господин Фазольд рассердился и даже ругал фрау Ковалеву. Мне думается, что в таких случаях нельзя поступать так легкомысленно.
— Не мог ли господин Фазольд перепутать? — спросил Шельбаум. — Возможно, фрау Ковалева действительно имела в виду господина Деттмара.
— Мне не показалось. Но я плохая хозяйка, — сказала она и поднялась. — Позвольте предложить вам чашечку кофе? Я и сама охотно выпью.
Она прониклась симпатией к обер-комиссару. Последние два дня были наполнены тревогой. Разговоры с Анной не приносили ей удовлетворения, Петер же целыми днями работал в институте.
Шельбаум не отказался.
Она вышла. Шельбаум достал из кармана фотографию и принялся ее рассматривать. Когда Карин вернулась через несколько минут, он что-то записывал в свой блокнот.
Налив кофе, Карин взяла фотоснимок.
— Что это такое?
Шельбаум сделал маленький глоток.
— Всего лишь причальные мостки. На досках пятна краски. Поскольку ваш дядя одним ботинком наступил на желтую краску, то она оказалась и на досках. Мы сфотографировали эти следы.
— Для чего?
— Они могут дать представление о последних мгновениях жизни вашего дяди, — ответил Шельбаум. — Но здесь я заметил нечто такое, что не совсем понимаю…
Карин посмотрела на него вопросительно.
— В конце мостков шаги его слишком широки, — сказал Шельбаум
— Что это значит?
— Сам не понимаю, — рассеянно ответил Шельбаум. — У вас нет рулетки, фрейлейн Фридеман? Я хотел бы еще раз произвести замер.
— Конечно, есть, в моей шкатулке для рукоделия. Я сейчас принесу. Позвольте вас сопровождать?..
Шельбаум отечески рассмеялся.
— Если вы не слишком возбуждены…
— Где же лодки? — спросил обер-комиссар, когда они спустились к Старому Дунаю.
— Сегодня утром садовник отогнал их на лодочную станцию.
Они прошли на мостки. Несмотря на множество любопытных, побывавших здесь, следы краски были еще заметны. Шельбаум замерил расстояния между пятнами и сравнил их с цифрами, напечатанными на фотоснимке. Они совпадали.
— Все точно, — мрачно сказал он. — Свою работу они выполнили добросовестно.
Когда они поднимались наверх к вилле, Шельбаум размышлял над проблемами, которые предстояло разрешить. Для себя он их сформулировал так. Первая: было ли это самоубийство? Вторая: кто погиб первым, Фридеман или его жена? Само собой, напрашивался еще один вопрос: какая связь существует между двумя смертями?
— Вы так и не знаете, что это был за ключик, который ваш дядя носил в кармане отдельно от других? — спросил он.
— К сожалению, не имею ни малейшего представления.
Шельбаум посмотрел на часы.
— Я охотно продолжил бы беседу, — сказал он. — Но поздно. Не смогли бы вы завтра утром навестить меня в отделе?
Там, возможно, для вас будет не так уютно, — добавил он, заметив тень, пробежавшую по ее лицу, — но там я такой же человек, как и здесь.
Она молча кивнула.
* * *
Когда инспектор Нидл вошел к Шельбауму, тот, разложив перед собой фотографии, протоколы и прочие документы, разглядывал их, покачивая головой.
— Дело становится запутанным, Алоис, — сказал Шельбаум. — Нам так и не ясно, что за человек был Фридеман. Прочтите-ка вот это место из акта обследования. Впрочем, оно не имеет никакого отношения к причине его смерти.
Нидл взял заключение и негромко прочитал:
— …Шрам на внутренней стороне левого предплечья свидетельствует, по всей видимости, об удалении хирургическим путем куска кожи… — Он поднял голову. — Что это может означать?
— Это может означать, — мрачным голосом повторил оберкомиссар, — что до разгрома нацистов он был эсэсовцем. Им накалывали группу крови на внутренней стороне левого предплечья, чтобы в случае ранения не ошибиться и спасать их в первую очередь. Потом многие пытались освободиться от этого опознавательного знака, чтобы избежать разоблачения.
— Вы думаете, он был военным преступником? — нерешительно спросил Нидл.
— Этого я не утверждаю. Но, во всяком случае, его отношениях ССА наводят на эту мысль.
Услышав такой отзыв об организации, к которой принадлежал старший полицейский советник Видингер, Нидл почувствовал себя не в своей тарелке. Он перевел разговор на другую тему.
— Как обстоит дело с причиной смерти его самого и жены?
— Она задушена, он повесился, — коротко бросил оберкомиссар. — Можете забрать этот хлам с собой и на досуге почитать. Маффи надо также проинформировать.
— В таком случае все становится ясным, — произнес Нидл. — Убийство и самоубийство.
— Вы не видите одного, — с огорчением заметил Шельбаум. — Фридеман не убивал своей жены… Да, забыл, — добавил он, — у вас ведь своя версия.
— Возможно и вы заблуждаетесь. — сказал Нидл. — Легко склоняешься к тому, во что веришь сам.
— Вот как? Тогда поясните мне, как же погиб этот Фридеман, — с иронией попросил Шельбаум. — Посмотрите-ка еще раз повнимательней на фотоснимок, особенно вот на этот. -
Он достал фотографию, на которой четко выделялись следы краски на досках причальных мостков.
Инспектор пристально вглядывался в снимок.
— Если, допустим, вы вешаетесь, — сказал Шельбаум, — то к месту, где предстоит самоубийство, вы идете не спеша, мелкими шагами. Самоубийцы не торопятся. Ну а Фридеман? Он бежит длинными прыжками к причальным мосткам. Я еще раз замерил. Такие шаги делают только, когда бегут…
— Если это так… — пробормотал Нидл.
— Это так. Последнее желтое пятно удалено от конца мостков на добрых восемьдесят сантиметров. Если я вешаюсь, то становлюсь на самый край, накидываю на шею петлю и шагаю вперед. А что делает этот Фридеман? Он, точно выстреленная ракета, бросается головой в петлю, и… конец.
— Технически это невозможно, — возразил Нидл. — Петля ведь не могла быть открытой в форме круга. Она висела сомкнутой.
— Что вы говорите, Алоис? Здесь просто какой-то трюк…
— Никакого трюка, — сказал Нидл. — Здесь возможно совершенно простое объяснение. Фридеман действительно прошел до конца мостков, возможно, даже пробежал, чтобы быстрее покончить с собой. Он встал на край, точно так, как вы сказали, просунул голову и завис…
Шельбаум взглянул на него.
— А где же последнее пятно краски? Почему его нет?
— По-видимому, он на что-то наступил, что смазало краску. И это что-то потом исчезло и пока не найдено.
— Вы хотите разыграть меня? — раздраженно спросил Шельбаум. — Исчезло и не найдено? Что же это такое могло быть?
