— Я бы сейчас на сухопутье пошел, — сказал Фролов страстно. — Лицом к лицу с немцем схватиться. Говорят, командир рапорт подал — в морскую пехоту. Вот бы с ним, пока здесь корабль лечат. Пошел бы ты, Вася, тоже?
— Не знаю…— раздумчиво произнес Кульбин. — С корабля уйдешь — обратно могут не воротить. Я моряком умереть хочу, если уж умирать придется…
Медведев стоял опершись на стальное перо руля. Да, золотые ребята! Как сдружился с ними за короткое военное время!.. Может быть, взять обратно рапорт, оставить все, как было, положиться на волю случая?
Но три часа спустя на борту рейсового катера он уже подходил к причалу главной базы Северного флота.
Много дней и недель не видел он этого города в сопках — города, лишенного детей и деревьев, возникшего на голых гранитных утесах, — на скалах, отшлифованных постоянными яростными ветрами, дующими со всех тридцати двух румбов.
Уже рейсовый катер прошел линию противолодочных бонов, огибал пологий, кое-где пестреющий деревянными домами Екатерининский остров.
Нежданный снежный заряд закрутился в воздухе, жесткой крупой осел на серых чехлах и на ворсе шинелей. Мгновенно надвинулась и промчалась зима, и вновь засияло солнце, заблестели окна домов базы, всеми цветами радуги заиграла вода залива.
Темнели пологие гранитные холмы, светлели на них узкие мостики-трапы, превращающие весь город в огромный каменный корабль. Уже с причала видны были центральный городской стадион, тяжелое, похожее на форпост рыцарского замка здание штаба на склоне сопки.
У трапа старшина проверял документы сходящих на берег. Задержал на Медведеве взгляд. Какой-то капитан, длинноносый, в круглых очках, ходил по пирсу, лениво любуясь радужной расцветкой залива.
Медведев прошел вдоль низкого борта стоящего у причала эсминца.
Длинные, полускрытые водой тела подводных лодок, как спящие аллигаторы, покачивались у пирса вдали. На рейде стоял белый английский корвет; белая шлюпка двигалась к берегу от его борта.
Группа громко болтающих англичан шла со стороны стадиона. Вслушавшись в быструю шелестящую речь, старший лейтенант разобрал: разговор идет о только что окончившемся футбольном матче. Англичане поравнялись с Медведевым. Черные клеенчатые плащи, бескозырки с очень высокими тульями и куцыми полями, у офицера — высокая фуражка. Офицер прошел, не козыряя; матросы посторонились, притрагиваясь к бескозыркам, смотря на Медведева водянисто-голубыми глазами, блестевшими спортивным азартом и удивлением.
Они говорили о русском полярном городе, моряки которого только что выиграли со счетом 9:0 матч у британской команды, пришедшей сюда с родины футбола…
Медведев сошел с мостков.
Прыгал прямо по камням, напрямик пересекая проспекты, торопясь к двухэтажному дому верхней линии, в который не заходил столько недель.
Пирамидка подгнивших ступенек, спускающихся с крыльца, по обе стороны высокого подъезда. Сначала, приехав сюда, Настя, жена, всегда удивлялась: зачем здесь строят такие высокие крылечки. Потом, увидев полярные снегопады, решила — чтобы не занесло сугробами входную дверь…
Медведев вошел в подъезд. Как и раньше, открыта никогда не запиравшаяся дверь в квартиру. Пустая передняя в холодном электрическом свете. На пыльной вешалке, в углу, неизвестно как попавшая сюда беловерхая офицерская фуражка без эмблемы.
Медведев вынул ключ из кармана. Открыл комнату, столько времени стоявшую на запоре. И, только войдя в нее, удивился — зачем так торопливо, со смутным ожиданием чего-то нового, радостного пришел сюда?
Все здесь было — прежний погибший уют и теперешнее глубокое запустение. Сквозь треснувшее от бомбежки запыленное стекло дневной свет падал на розовый шелковый абажур над столом, на полураскрытый зеркальный шкаф, на две стоящие по стенам, аккуратно заправленные кровати.
На одной из кроватей до сих пор лежал наспех увязанный клетчатый портплед. Настя сперва решила взять его с собой, а потом, когда загудели моторы над крышами и торопливо захлопали зенитки, и бахнуло с рейда морское орудие, так и бросила на кровати… Стоял на краю стола сломанный оловянный солдатик, о котором Алеша так горько плакал — уже позже, на борту буксира…
— Убрать бы комнату нужно, — сам себе сказал вслух старший лейтенант. Голос, привыкший к корабельным командам, неестественно громко прозвучал в комнатной тишине.
Он провел пальцем по скатерти. На пальце остался бархатный серый слой. По скатерти вытянулась белая отчетливая полоска.
Медведев присел на кровать. Тотчас встал, тщательно отряхивая брюки. Мелькнуло в зеркале костлявое смуглое лицо с зачесанными назад волосами, с глазами, грустно смотрящими из-под покрасневших век.
— Постарел ты, Андрей! — снова вслух сказал старший лейтенант, прикрывая дверцу зеркального шкафа.
Расстегнул сумку противогаза, бережно достал снимок. Лак фотокарточки слегка покоробился, пожелтел по краям от пламени и воды. Как будто потемнело, стало старше лицо жены с широко открытыми глазами. Только Алеша улыбался по-прежнему, смотря куда-то в сторону, вдаль…
Куда повесить карточку? Конечно, пока сюда, на прежнее место — над кроватью. Но гвоздь, еле державшийся в стене, покачнулся — фото скользнуло за кровать. Медведев еле успел подхватить рамку…
Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите! — нетерпеливо бросил Медведев. Офицер в морской шинели, с капитанскими погонами на плечах приоткрыл дверь, приложил пальцы к круглым очкам под козырьком фуражки.
Медведев холодно козырнул в ответ:
— Вам кого, товарищ капитан?
— Вас, — дружелюбно улыбаясь, сказал офицер в очках.
— Вы, конечно, ошиблись, — хмуро буркнул Медведев. — Я в базе всего минут двадцать, не был здесь несколько месяцев. К сожалению, не имею удовольствия знать вас…
— Зато я знаю вас, — негромко сказал вошедший. — Насколько я вижу, в квартире больше никого нет? Это меня устраивает. Мы побеседуем о вещах, которые пока следует знать только нам с вами. Моя фамилия — Людов.
Глава четвертая
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
Медведев смотрел вопросительно. Оторванный от главной базы, все время проводя на катере, в боевых походах, в тренировках, он был одним из тех немногих, которым имя Людова не говорило ничего. Наоборот, этот капитан в очках, с явно сухопутной походкой вызывал в нем то чувство легкого пренебрежения, которое некоторые моряки с боевых кораблей испытывают, встречаясь с береговым персоналом.
— Прошу садиться… — Он сделал неопределенное движение, снова увидел в зеркале свое осунувшееся лицо, снял фуражку, ища глазами, куда ее положить. — Но видите, здесь такой беспорядок. Давно нужна большая приборка. Сейчас сотру пыль со стула.
