— Убытка-то он не потерпел никакого: все равно ему достанется его часть, а вот беда, не успел он повидаться со своим братом Питером, прежде чем тот умер. Желал ли он этого, нет ли, никто сказать не может, а уж что касается покойника, то он отдал бы все на свете, лишь бы повидать его перед кончиной, — только и говорил об этом последние три недели. Ведь они не видались с тех пор, как еще были мальчиками, а другого своего брата, глухонемого Вильяма, покойник не видал отроду — глухонемому-то теперь всего тридцать или тридцать пять лет, не больше. Только Питер да Джордж жили в наших краях; Джордж из всех братьев один был женатый; и он, и жена его — оба умерли в прошлом году. Теперь осталось в живых только двое — Гарвей и Вильям, — и, как я уже сказал вам, ни тот ни другой не поспели сюда вовремя.
— Что же, предупредил их кто-нибудь?
— Как же, еще месяц или два тому назад, когда Питер только что захворал, потому что он сам твердил, что ему не поправиться на этот раз. Видите ли, он был староват, а дочки покойного Джорджа чересчур молоды, чтобы водить с ним компанию, кроме Мэри Джен, рыженькой. Он все скучал и тосковал с тех пор, как умерли Джордж и его жена, видно, ему опостылело жить на белом свете. Он страстно желал видеть Гарвея да и Вильяма тоже. Видите ли, он был из того сорта людей, которые терпеть не могут делать завещаний. Вот он и оставил письмо для Гарвея и в нем написал, где спрятаны его деньги и как он желает разделить остальное свое состояние между девочками, чтобы те не нуждались, потому что отец их, Джордж, не скопил им ни гроша. А кроме этого письма, он других распоряжений не оставил.
— Почему же Гарвей не приезжает так долго? Где он живет?
— О, живет он далеко, в Англии, в Шеффилде; он священник и здесь никогда не бывал. До сих пор не мог собраться — да и, кто знает? — может быть, письмо не дошло до него вовсе.
— Бедняга! Жалко, жалко, что не удалось покойнику повидаться с братьями! Вы едете в Орлеан, не так ли?
— Да, но недолго там пробуду. В среду я сяду на корабль и отправлюсь в Рио-де-Жанейро; там у меня дядя живет.
— Далекий путь. Но это чудесно, хотел бы я быть на вашем месте. Итак Мэри Джен — старшая, вы говорите? Сколько лет остальным?
— Мэри Джен девятнадцать, Сюзанне — пятнадцать, а Джоан около четырнадцати — это та, у которой заячья губа.
— Бедные девочки! Каково остаться одинокими на белом свете!
— Что ж, им могло быть и хуже. У старого Питера были преданные друзья — те не дадут сироток в обиду. Возьмем Гобсона, баптистского проповедника, дьякона Лота Гави, Бена Рекера, Абнера Шеклфорда, Леви Белла, адвоката, потом доктора Робинсона; а тут еще их жены, вдова Бартлет, да мало ли их там! Но с этими Питер был ближе всего и частенько про них писал домой, так что Гарвей уж будет знать, где найти друзей, когда приедет.
Старик продолжал задавать вопросы, покуда не заставил парня выболтать всю подноготную. О чем он только ни любопытствовал — обо всех и обо всем в этом благословенном городке, особенно про этих Уилксов. Все-то ему нужно было знать: и чем занимался Питер (кожевенным ремеслом), и чем занимался Джордж (он был столяр), и кто такой Гарвей (диссидентский пастор) — и так далее, и так далее. Наконец, он спросил:
— Зачем это вам понадобилось идти в такую даль до парохода?
— Потому что этот пароход из больших и я боялся, что он не остановится там вовсе. Эти большие ни за что не остановятся, если их окликнуть. Пароход из Цинциннати — тот остановится, а этот из Сент-Луиса.
— А что, этот Питер Уилкс был зажиточный человек?
— О да, довольно богатый! У него были дома, земли, и думают, что он оставил тысячи три-четыре капиталу, спрятанных где-то в доме.
— А когда, бишь, он умер — вы сказали?
— Я не говорил когда, но это было вчера вечером.
— Значит, завтра похороны?
— Да, около полудня.
— Ну, все это очень, очень грустно, да что делать… все мы должны умереть рано или поздно. Главное, надо хорошо приготовиться — тогда мы можем быть спокойны.
— Да, сэр, это главное. Маменька, бывало, всегда говаривала то же самое.
Когда мы пристали к пароходу, он почти окончил грузиться и скоро отчалил. Король не сказал ни слова про то, чтобы сесть на пароход, так что я остался без катанья. Едва успел пароход отвалить, король заставил меня проплыть еще с милю к пустынному месту, сошел там на берег и говорит:
— Теперь слетай назад живым манером, привези сюда герцога, да захвати новые чемоданы. А если он уже переправился на ту сторону, то съезди за ним и туда. Скажи ему, чтобы явился во что бы то ни стало. Ну, отправляйся!
Я догадывался, что он затевает, но, разумеется, не подал виду. Когда я вернулся с герцогом, они спрятали лодку, уселись на бревно, и король повторил ему все, что рассказал молодой парень, — все до единого словечка. И в то же время он старался говорить таким выговором, как англичанин, — у него выходило очень недурно. Я не сумею подражать ему, поэтому не стану и пробовать, но, право, он делал это довольно искусно.
— А как вы насчет того, чтобы изобразить глухонемого, Бриджуотер? — спросил он герцога.
Герцог ответил, об этом нечего беспокоиться, ему уже случалось не раз исполнять роли глухонемых на театральных подмостках.
Оба стали поджидать парохода. Около полудня прошло два маленьких пароходика, но оказалось, что они шли не издалека; вот, наконец, появился большой пароход, и они окликнули его. За нами прислали ялик, и мы переправились на борт. Пароход шел из Цинциннати; но когда на нем узнали, что нам нужно проехать всего четыре-пять миль, пароходное начальство рассвирепело и принялось ругаться, говоря, что не высадит нас. Но король был спокоен.
— Если джентльмен имеет возможность, — сказал он, — заплатить по доллару за милю, с тем чтобы его доставили до места и свезли на берег в ялике, то и пароход не останется внакладе, не так ли?
Пароходное начальство тотчас же смягчилось и объявило, что теперь все уладилось; когда мы доехали до городка, нас туда доставили на ялике. Человек двадцать сбежалось поглазеть, заметив подплывающий ялик. Король обратился к ним:
— Не можете ли вы, джентльмены, указать мне, где живет мистер Питер Уилкс?
Те переглянулись и покачали головами, словно хотели сказать: «Ну вот, что я вам говорил?» Один из них промолвил тихо и осторожно:
— Очень сожалею, сэр, но мы можем только сообщить вам, где он жил до вчерашнего вечера…
Не успел я оглянуться, как старый мошенник с размаху так и кинулся на шею этому человеку, уперся подбородком в его плечо и захныкал:
— Увы! Наш бедный брат умер! Не суждено нам свидеться с ним… Ох! Какое ужасное несчастье!
