— Я давно люблю мисс Кэт, мистер Блом, и, кажется, она платит мне взаимностью, — проговорил ободренный инженер. — Я прошу у вас, как ее единственного опекуна, ее руки…
С первых же слов Березина лицо мистера Блома начало изменяться. Словно темная, грозовая туча тенью легла на него. Инженер, увидев эту перемену, испугался, но не за себя, а за судьбу мисс Кэт.
Прошла томительная минута молчания и тишины, нарушаемой лишь шумом моторов.
— Мистер Березин, — твердым, почти резким тоном заявил ученый. — Кэт отдана другому. Я не могу исполнить вашей просьбы. Если бы я на нее согласился, я изменил бы своему слову, чего никогда не бывало. Я отказываю вам в руке Кэт.
— Но ведь этот другой — Гобартон! — в отчаянии воскликнул Николай Андреевич. — Подумайте, кому вы вручаете судьбу вашего ребенка?!.. Он недостоин целовать ее ноги, этот Гобартон…
— Довольно, — перебил мистер Блом, делая энергичный жест правой рукой, чтобы остановить инженера. — Я знаю, как мне поступать с моими подчиненными и своими друзьями.
— Но я хотел бы…
— Ни слова больше. Я не хочу продолжать этого тяжелого для нас обоих разговора. Что невозможно, то невозможно, мистер Березин. Я понимаю ваше волнение, но я советую вам излечиться от вашей страсти.
Сказав это, мистер Блом поднялся и вышел в другое отделение.
Удрученный горем инженер как пришибленный сидел на своем месте, опустив голову на руки.
День кончался. Золотистые сумерки уже начинали охватывать горизонт, когда Березин вышел из своего угнетенного состояния и взглянул в окно. Зеленовато-свинцовые волны океана поднимались под воздушным кораблем. Куда шел этот неведомый человек?
— Взгляните в иллюминатор, — говорил поздно ночью мистер Блом. — На это интересно посмотреть.
Инженер машинально бросил взгляд вниз. Под ним был город. Огромная толпа народа в цветных платьях окружала большое здание. Дирижабль висел столь низко, что при свете многочисленных бумажных фонариков внизу свободно различались отдельные фигуры. Березин узнал в них японцев.
— Что это? — невольно спросил он.
— Император Муцу-Хито при смерти. Вся Япония сошлась сюда, чтобы молить богов о продлении его жизни.
Инженер смотрел и видел, как религиозно была настроена эта толпа, как дряхлые старушки с криками падали в обморок от переживаемого чувства, как перед временными алтарями шинтоистские жрецы совершали горячие моления.
«Почему умираю не я, никому не нужный, ничтожный человек, а этот великий император, любимый народом? Судьба несправедлива к людям», — думал инженер. — «Впрочем, я знаю, что мне предпринять», — заключил он свою мысль.
А дирижабль, как огромное ночное насекомое, уже снялся с места и быстро несся на запад, рассекая воздух своей металлической грудью.
Стояла темная ночь.
Над вершинами вековых деревьев, покрывающих сбегавшие вниз отвесные крутики и горные скаты, с шумом и грохотом пассажирского поезда неслось бурное дыхание борея. Зеленые сосны и седые ели, глухо ропща на судьбу, склоняли под ним свои ветви. А бурный поток, приостановившись на минуту, со свистом спускался в низины, выл по ущельям и поднимал с земли мириады песочной пыли и мелких камешков.
По дорожке, ведущей к высокой горной площадке, мелькнуло несколько теней, с большим трудом подвигавшихся вперед. Ветер яростно трепал их платья, стараясь оторвать путников от твердой почвы и бросить на каменистую грудь горы.
Вот тени остановились. Их было четверо. Скоро снизу к ним приблизился темный силуэт.
— Ну, что? — спросил один из путников, широкий, плотный человек с ружьем за плечом.
— По-видимому, все благополучно, — отвечал ему прибывший, — они ни о чем не догадываются.
— Скорей вперед, — вскричал предводитель отряда, выдававшийся среди других высоким ростом. — Буря сейчас утихнет.
Они напрягли усилия и скоро были на площадке перед скалистыми ангарами мистера Блома. Как мрачные чудовища, чернели воздушные драконы, распростершие далеко-далеко свои крылья. Здесь было сравнительно тихо. Несмотря на это, корабли, как живые существа, трепетали всеми своими частями, грозя ежеминутно порвать свои цепи и нырнуть в мглистую бездну.
Пятеро заговорщиков, среди которых, как это ни странно на первый взгляд, находились и две женщины, бесшумно подобрались к хвостовой части «Левиафана». Через минуту часовой-механик был связан, вынесен из каюты и заговорщики, в которых читатели, вероятно, узнали своих старых знакомых, явились полными хозяевами аэроплана.
— Скорей, скорей! — торопил инженер своих спутников. — Вы, доктор, и вы, Иван Михайлович, спустите цепи с боков — вот ключи, я же проверю аппарата.
— Вы не думаете, что пускаться сегодняшней ночью в такое предприятие безумно? Мы не разобьемся о скалы? — спрашивал Руберг.
— Мы рискуем, но иначе нельзя, половина дела уже сделана.
— Нельзя так нельзя, — философски заключил доктор. — Идемте, — обратился он к своему молодому другу.
«Я уверен, — рассуждал инженер сам с собой, — что аппарат выдержит шквал… Через каждую сотню сажен нужен поворот по кривой в 45°, иначе налетим на горную стену. Черт бы ее побрал, эту тесную долину!.. А больше ничего не придумаешь. — Вот только Кэт…»
— Готово, — сказал Буберг, появляясь в капитанской будке.
— Где наши дамы? — произнес Березин, наклоняясь над рычагами.
— В общей каюте хвостовой части.
— Начинаем, сейчас пойдем вперед. Вы их успокойте, доктор. — Что это?., что?..
Жужжание пропеллеров резко нарушилось страшным лязганьем и звоном цепей: казалось, неведомый гигант мощно ударил по исполинской струне, которая издала протяжный металлический звук. Аэроплан дрогнул, но оставался на месте. Струна гудела, завывала.
Доктор как будто окаменел от неиспытанного ужаса.
— Там цепь!., цепь должна быть на корме, — вскричал инженер, с быстротой молнии вылетая из рубки.
«Вот оно, — мелькнуло в голове Руберга, — то страшное, неведомое, чего я боялся. Оно пришло и разразилось в последний час!»
А инженер, как сказочный богатырь, с мрачной решимостью в лице, сильными взмахами неизвестно откуда взявшегося топора уже разбивал на корме последние оковы, прикреплявшие птицу к земной поверхности. Вместе с частью борта цепь с шумом свалилась в темную пасть ночи.
— Слава Богу, — облегченно вздохнул Березин, быстро направляясь на свое место.
