– Однажды, – начал он, – в замке в дремучем лесу жил-был людоед с большими выпученными глазами.
– Вы глупый человек! – воскликнула Сильвия, пытаясь встать. – Опять вы хотите меня напугать!
– И этот людоед питался косточками маленьких девочек. Однажды маленькая девочка гуляла в лесу, и она услышала, как приближается людоед: топ топ! топ!
– Мистер Фрер, пустите меня!
– Девочка страшно перепугалась и бросилась бежать. Она бежала, бежала, и вдруг она увидела…
Тут его собеседница пронзительно взвизгнула:
– А! А! Что это? – крикнула она, прижимаясь к своему мучителю.
По другую сторону костра стоял человек. Он сделал нетвердый шаг вперед, упал на колени, протянув к ним руки и хрипло выговорил одно слово: «Еды!» Это был Руфус Доуз.
Звук человеческого голоса рассеял страх, охвативший девочку, и, когда отсвет костра упал на лохмотья желтой куртки, она сразу догадалась, кто это. Морис Фрер отнесся к пришельцу по-другому. Он увидел перед собой только новую опасность, еще один лишний рот, с которым придется делить скудные остатки пищи, и, схватив из костра горящую ветку, он сделал знак, чтобы каторжник не приближался. Руфус Доуз, озираясь по-волчьи, увидел возле котелка лепешку, и потянулся к ней, но Фрер ткнул его веткой в лицо.
– Назад! – крикнул он. – Лишней еды у нас нет!
С диким воплем, замахнувшись железной киркой, каторжник кинулся на врага, но девочка с быстротой молнии соскользнула с колен Фрера, схватила лепешку и сунула ее голодному в руки.
– Возьми, арестантик, поешь! – сказала она и, повернувшись к Фреру, метнула на него взгляд, исполненный такого удивления, негодования и гнева, что лейтенант покраснел и бросил горящую ветку.
Что касается Руфуса Доуза, то неожиданное видение золотоволосой девочки словно преобразило его. Выронив из рук лепешку, он провожал горящими глазами ее тоненькую фигурку, и когда она шагнула из светового круга в темноту, несчастный спрятал лицо в почерневших корявых ладонях и зарыдал.
Резкий голос Мориса Фрера привел его в чувство. – что тебе надо? – спросил лейтенант. Руфус Доуз поднял голову, посмотрел на стоящего перед ним человека и узнал его.
– Так это вы? – медленно проговорил он.
– А ты что, знаешь меня? – спросил Фрер, отступив на шаг. Каторжник не отвечал. Его минутное нервное возбуждение улеглось, и муки голода возобновились: он жадно схватил лепешку и молча стал ее жевать.
– Эй ты, оглох, что ли? – снова окликнул его Фрер. – Кто ты такой?
– Я беглый каторжник. Утром вы можете сдать меня коменданту. Я держался сколько мог, но больше нет сил.
Его ответ поразил Фрера. Неужели этот человек не знал, что селение покинуто?
– Мне некому тебя сдать. Здесь нет никого, кроме меня и женщины с ребенком.
Руфус перестал жевать и уставился на него с изумлением.
– Да, всех каторжан отправили отсюда на бриге. Хочешь погулять на свободе – гуляй! Это твое дело. Я так же беспомощен, как и ты.
– А как вы-то здесь очутились? Фрер рассмеялся горьким смехом. Давать объяснения каторжнику ему еще не приходилось! Какое унижение! Однако делать нечего.
– Арестанты устроили бунт и захватили бриг.
– Какой бриг?
– «Морской ястреб»!
Руфуса словно громом поразило: значит он вновь потерял возможность спастись.
– Кто захватил бриг? – спросил он.
– Этот подлец и каналья Джон Рекс! – выкрикнул Фрер, вложив в эти слова всю свою ярость. – Чтоб этот проклятый бриг пошел ко дну или сгорел!
– Так бриг уже отошел?! – вскричал несчастный и схватился за голову в бессильном отчаянии.
– Да. Два дня назад. Мошенники оставили нас здесь умирать с голоду.
И тут Руфус Доуз расхохотался. Смех его был таким хриплым, что лейтенант содрогнулся.
– Мы будем умирать вместе, Морис Фрер, – сказал арестант. – И вам придется делить со мной вашу последнюю корку хлеба. И если я не вернусь домой, я, по крайней мере, смогу вам отомстить.
Зловещий вид голодного, одичавшего человека, который сидел у костра и, положив подбородок на колени, раскачивался из стороны в сторону, заставил Фрера испытать ощущение охотника, который вернулся к своему костру на стоянке и увидел там льва.
– Ты – падаль! – крикнул он, отшатнувшись – Мстить мне – за что?
Доуз повернулся к нему и хищно оскалился:
– Берегитесь! Дерзостей я не терплю! Падаль! Я не позволю унижать себя! А кто сделал меня падалью? Я родился свободным, свободным, как и вы. Почему меня загнали в одну клетку с дикими зверями и обрекли на вечную каторгу, которая хуже смерти? Отвечайте мне, Морис Фрер! Отвечайте!
– Не я издаю законы, – сказал Фрер, – почему ты меня обвиняешь?
– Потому что вы тот, кем я был прежде. Вы свободны! Вы можете делать все, что хотите: любить, работать, думать. Я же могу только ненавидеть! – И он умолк, словно потрясенный собственными словами, потом, тихо рассмеявшись, спросил: – Мистер Фрер, вам понравились признания арестанта? Однако теперь это не имеет значения. Теперь мы с вами равны, я не сдохну ни часом раньше вас, хотя вы и свободный человек!
Фреру показалось, что перед ним еще один безумец.
– Зачем умирать? Умереть всегда успеем, – сказал он, стараясь утихомирить своего собеседника.
– Вы рассуждаете как свободный человек. Но мы, каторжане, имеем одно преимущество перед вами, джентльменами. Вы боитесь смерти, а мы молим о ней. Смерть для нас – желанный исход! Сначала меня хотели повесить. Жалею, что раздумали. Боже мой, как я жалею об этом!
В его словах раскрылась такая бездна отчаяния, что Фрер был потрясен.
– Хорошо, пойди ляг, поспи, – сказал он. – Ты слишком взбудоражен, поговорим завтра утром.
– Эй, погодите! – резко окликнул его Руфус, и этот грубый окрик не вязался с горечью только что сказанных слов. – Кто здесь еще с вами?
– Жена и дочь коменданта.
– И никого больше?
– Никого.
– Несчастные! – воскликнул арестант. – Мне жаль их. – Затем, свернувшись, как пес перед огнем, он мгновенно заснул.
Морис Фрер глядел на тощую фигуру этого непрошеного гостя, растерянно соображая, что же делать дальше. С подобным характером тюремный опыт еще не сталкивал его, и он не знал, как поступить с этим отчаявшимся, озлобленным беглецом, который то угрожал ему, то плакал, а сейчас спал, подобно простому каторжнику, так что не верилось, что всего лишь минуту назад он взывал к небесам с такой красноречивой мольбой! Сначала Морис хотел броситься на спящего и связать его, но, внимательно оглядев его худое, но мускулистое тело, он отказался от этого опрометчивого, продиктованного страхом намерения. Тот же страх побудил его схватить складной нож, которым уже было совершено убийство. Запас провианта был скуден, а жизнь женщины и ребенка стоила, разумеется, дороже жизни безвестного бродяги. Но надо отдать должное Фреру – он тут же отбросил эту мысль.
