— Сегодня только невежды назовут это чудом, — продолжал гость. — Никакого чуда здесь нет. Всякий просвещенный скажет, что ты только что видел действие психической энергии. Факт давно известный и изученный наукой.
Значит, уясни главное: перед сеансами медитации очищай сознание, медитация есть приобщение к пути жизни. Вбирай в себя энергию жизни, затем очищенным сознанием направляй ее на цель с силой, на которую способна твоя воля.
Гость с улыбкой посмотрел на Рэймонда, повернулся к огню и сказал:
— И вот еще, что ты обязательно должен знать…
Рэймонд Уикс отложил лист.
Подошло время завтрака. Пока в очаге разгорались дрова, Рэймонд достал разделочную доску, из корзины выложил карпов и принялся на ней их потрошить. Когда с этим было покончено, промыл рыбу, налил в кастрюлю воды и поставил на огонь. Вскоре в кастрюле забулькало. Рэймонд опустил в нее половину утреннего улова, туда же бросил несколько щепотей укропа. Оставшиеся три карпа были обильно посыпаны солью и в судке поставлены на полку к мешочкам с сушеными ягодами. Для приготовления гарнира пошла редька дайкон, ее Рэймонд натер через терку, к редьке нашлось немного петрушки. Минутой позже к столу, сервированному лишь тарелкой и вилкой, он подал себе завтрак. С удовольствием вдохнул исходящий от рыбы пар и приступил к еде.
Полдень выдался солнечным. Путь от хижины вверх был не очень крут. Рэймонд никак не мог отделаться от сравнения, что идет по дну неглубокого пруда, настолько разлапистая хвоя причудливо затеняла воздух. То тут, то там раздавался стук дятла, крошащего броню древних сосен, свистели дрозды. Поступь человека рождала легкое похрустывание — под ногой проминался настил из сухих игл. Не замедляя шага, Рэймонд обернулся, с этого места сквозь деревья озеро блестело, словно разбитое на осколки зеркало. На плече он нес мотыгу с укороченной рукояткой.
Рэймонд перевалил через гребень, перед ним открылась ровная просека шириной не более десяти футов. Много лет назад он прорубил ее, делая дорогу к своему огороду. С этого склона открывался вид на затерявшуюся в березовой роще маленькую деревушку. Дома еле виднелись, было их пятнадцать или семнадцать. От деревни в разные стороны тянулись полоски обрабатываемой земли, каждый год засеиваемые крестьянами соей и просом. Себе же Рэймонд выбрал огород здесь, на плато, меж глубоких ущелий, по дну которых бежали хрустальные ручьи. Рэймонду плато досталось не такое, как сейчас, а сплошь заросшее соснами. Их он тоже вырубил, как и те, мелкие деревья, что когда-то были на месте просеки. Потом выжигал пни и долго выкорчевывал корни. Недели напролет на спине таскал с предгорья землю и засыпал очищенный участок, а потом лопатил его, лопатил и лопатил, перемешивая с древесной золой. Никто, кроме местных, пожалуй, не знает, какого труда стоит вырастить тут хоть сколь-нибудь приличный урожай.
Рэймонд стоял среди грядок и озирал свое приусадебное хозяйство. За то, какой он огородник говорили урожаи гигантской редьки с горы Сукарадзимы. Этот сорт он культивировал лишь последние пять лет, однако за то время сумел вырастить такие экземпляры, что позавидовали бы и коренные овощеводы.
Рэймонд снял мотыгу с плеча, поплевал на ладони. Ежедневная работа на огороде стала для него чем-то свято чтимым, иначе сказать, чем-то культовым. Великое дело любить и содержать в порядке свой участок земли — в этом одно из выражений твоей духовности.
Сегодня Рэймонду предстояло устранить разор, содеянный среди овощей ночным дождем: поправить размытые грядки и заново натянуть полегшую бечеву, по которой ровными рядами вилась вверх фасоль адзуки. Кроме того, с покосившимся плетеным ограждением нужно было тоже что-то делать.
Солнце миновало зенит и уже валилось к западу, когда Рэймонд закончил работу, напоследок он вывернул мотыгой несколько плодов корейской моркови и один из них исследовал на ладони. Морковь была нормального размера и цвета, без признаков порчи. Удовлетворенный этим, он обломил ее хвосты и сунул в брезентовую сумку, что висела у него на плече. Только с капустой, напротив, не все обстояло благополучно, ее то и дело поражала мягкая гниль, химикатов же, чтобы бороться с оной пакостью, у Рэймонда не было. Скудные урожаи капусты сильно огорчали огородника, и не раз он божился навсегда отступиться от нее, но и вовсе исключить из своего рациона, с другой стороны, тоже не мог.
Рэймонд отправился обратно, снова просекой, затем перевалил через гребень и вниз.
Хорошо прогретый берег; на камнях, как белая паутина, виднелись присохшие рыбные скелеты. Позапрошлая зима выдалась, не в пример прочим, холодной, озеро промерзло глубже обычного и по весне долго не могло высвободиться из-подо льда. Не счесть, сколько рыбы задохнулось. Рэймонд помнил, как в тот год далеко заплывал на лодке и, будто среди айсбергов, лавировал среди искрящихся глыбищ, помнил, как потом убывал паводок и отступающая вода оставляла на берегу навалы чешуйчатых тел. Рыба разлагалась на солнце, источала такой смрад, что хоть вон беги. С тех пор прибрежные камни были зловеще облеплены рыбьими костями.
Рэймонд присел на валун, разрезанный поверхностью озера посередине. Зачерпнул пригоршню воды и пролил через пальцы. «Вода есть какое-то земное состояние неба, что объясняется многими ее свойствами», — сделал заключение Рэймонд. Подняв голову, он стал смотреть на облака. Он знал, каким бывает небо.
Любая человеческая жизнь стоит того, чтобы лечь в основу тонкого исследования. Не история развития или падения отдельно взятой империи, не мемуары о какой-нибудь войне — нет. На самом деле человеку нужен и интересен только человек. Но в первую голову он должен быть нужным и интересным самому себе, все-таки результат изучения прожитых лет определяет его жизнь в завтрашнем.
«С чего пошел бы я? — думал Рэймонд. — Безусловно, с самого начала. Двадцатый год от рождения стал отправной точкой в жизнь; то, что было до того, никак не повлияло на убеждения уже зрелых лет, по большому счету — никак. Все случилось потом. Никак не могу зацепиться, с чего. А впрочем, ведь я уже начал, и, кажется, неплохо. Я знаю, каким бывает небо. Раскаленное боем небо — оно бело, бело, как оцинкованная жесть».
3 часа 13 минут. Воздушный караван плывет со скоростью 217 миль в час. Под крылом вереницей, словно стадо горбатых животных на водопой, ползут горы на север, к проливу Цугару — главная горная цепь, массив Китаками, получивший название японского Тибета. Местность здесь дика и, можно сказать, безлюдна, лишь изредка встречаются крохотные деревушки.
Вылетели около четырех часов назад — пять бомбовозов Б-25 и девятнадцать «лайтингов» сопровождения. Взяв курс 360 градусов, самолеты пошли на Йокоте.
