С того дня, когда за «Никка-мару» гнался советский сторожевой корабль, Володя заметил, что Торадзо начал пристально присматриваться к нему. Очень возможно, что помощник капитана не забыл той минуты, когда Володя вбежал в машинное отделение с намерением… да, это намерение пронырливый, хитрый и умный Торадзо вполне мог прочитать в Володиных глазах.
Во всяком случае было ясно, что японец что-то заподозрил. Володя это ощущал и старался настойчивой работой развеять это подозрение. Надо было оставаться на шхуне. Если раз не посчастливилось, то второй раз посчастливится непременно. На море было больше шансов встретиться с советскими моряками, чем блуждая по дикой тайге.
А Катакуре с каждым днем становилось хуже. Кашель раздирал его легкие. Парня била лихорадка, туберкулез быстро забирал последние его силы. Но Катакура еще держался. «Никка-мару» шла ставить сети на кету. День был холодный, тучи низко неслись над морем, с севера дул сырой ветер. Катакура озяб, нему стало совсем плохо. Володя видел, как он дрожал, и советовал ему пойти заснуть. Но тот боялся Торадзо.
С уловом не посчастливилось, сеть была почти пустая. Торадзо свирепствовал, как никогда.
На следующий день выглянуло солнце, припекло, затих ветер. Катакура присел на блок канатов погреться. Он жмурил глаза от солнечных лучей и тихо улыбался.
На палубе шхуны было пятеро: рулевой, Катакура и Володя, а в рубке — капитан и Торадзо. Рабочие спали по своим каморкам, измотанные ночной работой.
Катакура не мог спать, его донимал кашель, он вышел на палубу. Пошел с ним и Володя, как предчувствуя, что с парнем может случиться беда.
Из рубки вышел Торадзо. Переваливаясь с боку на бок, он подошел к Катакуре и крикнул:
— Вон спать!
— Я хочу погреться на солнце, — сказал парень.
Лицо Торадзо налилось кровью.
— Вон спать! — заревел он. — Сейчас гуляешь, а на работе будешь клевать носом!
— Не уйду отсюда! — упрямо повторил Катакура.
Мелькнул сильный кулак Торадзо, и Катакура молча упал на палубу.
Володя согнулся, чтобы броситься на мучителя… Хотел что-то крикнуть, но из горла вырвался только хрип. Но в ту же секунду в руках Торадзо сверкнул нож.
— Ты тоже не хочешь спать? — спросил он, играя острым лезвием.
Володя видел, как сверкнули зловещие искры в зрачках японца. Торадзо не задумываясь всадил бы его юноше у грудь.
Катакура зашевелился и прошептал:
— Во-ды!
Володя молча развернулся и по качающемуся трапу пошел вниз. Его душила ненависть и злость, он крепко кусал нижнюю губу, но и на этот раз должен был отступить. Нашел кружку, набрал воды и понес Катакуре.
Вышел на палубу и остолбенело осмотрелся. Рулевой на носу шхуны крутил штурвальное колесо, Торадзо с капитаном шушукались в рубке. Но Катакуры не было. Всего пять минут тому назад он лежал вот здесь.
— Катакура! — потихоньку позвал Володя.
Никто ему не ответил. «Никка-мару» быстро резала волны, вокруг простиралось море. Далеко, как в тумане, чуть маячил берег. Солнечные блики играли на водном безграничном пространстве. Низко над морем пролетела к берегу большая птица.
— Катакура! — уже громче позвал Володя, чувствуя, как сжалось у него сердце от предчувствия чего-то страшного, что случилось вот здесь, на палубе.
— Катакура!
Разливая воду из кружки, юноша побежал к рубке.
— Где Катакура? — задыхаясь, крикнул он к Торадзо.
Японец медленно повернулся к Володе всем туловищем.
— Во-первых, как ты обращаешься ко мне, да еще в присутствия капитана шхуны? — прогудел он. — Не забывай, что я — помощник капитана. Во-вторых, я не нянька твоему Катакуре. А в-третьих, вон отсюда к чертям!
Володя снова бросился вниз. Может, Катакура уже сидит в кубрике?
Юноша обошел все каморки, где спали рыбаки. Катакуры нигде не было. А на следующий день рулевой, пугливо озираясь, шепотом рассказал нему, что случилось на палубе.
Когда Володя пошел вниз по воду, Катакура вдруг оперся на локоть и пригрозил Торадзо:
— Подожди, мучитель, подожди! Тебя не помилуют советские моряки!
Это были его последние слова. Катакура упал навзничь, голова его глухо стукнулась о палубу, из уголка рта пополз ручеек крови. Торадзо схватил парня под руки и выбросил, еще живого, за борт. Капитан, который был свидетелем этой сцены, одобрительно кивнул головой. Тогда Торадзо подошел к рулевому и сказал:
— Если кому-нибудь скажешь хоть слово, пойдешь следом! — И показал рукой на море.
Двое суток Володя оставался в каморке без собрата. А потом к нему вместо Катакуры поселили нового рыбака, корейца, бывшего грузчика-кули, который в свои сорок лет имел вид настоящего деда. У него были страшные язвы на ноге, и они ему не давало спать. Старик, бывало, ночь напролет сидел, согнувшись, обхватив руками колени, покачивался и тихо стонал.
Прошло несколько дней после события с Катакуро. Рыбакам, конечно, сказали, что этот тяжело больной парень, наверное, упал в море и этого никто не заметил. Хотя не все этому верили, но правды не доискивались. Прибитые нуждой, трудной беспросветной работой, затерроризированные издевательствами и кулаками Торадзо, они молчали, хотя молчание это было зловещим, похожим на искру, тлеющую под серым пеплом.
Все дни был очень плохой улов. Сети вытягивали почти пустые. Однообразно звенели стеклянные поплавки. Володя метр за метром перебирал мокрое плетение морского невода и напряженно вглядывался в волны. Казалось, что сеть слишком тяжелая, что в ней запуталось что-то черное и большое… вот-вот из бездны появятся голова, руки…
— Катакура, — вдруг громко вскрикивал Володя. — Это — Катакура!
Но сеть оставалась пустой. Чуть шевелятся отяжелевшие руки, и голова тяжелая, как черный якорь.
Утром над морем опустился густой туман. Он качался и со всех сторон обступал шхуну. В этом тумане «Никка-мару», рискуя столкнуться с встречным судном, несколько часов шла вслепую. На самом деле это только так казалось. Капитан хорошо знал, куда он ее ведет.
Команде и рыбакам было строго приказано не разговаривать, соблюдать полную тишину и даже не курить. «Никка-мару» остановилась. Сотни метров новой крепкой сети пошли на глубину моря. За работой следил Торадзо. Наверное, из-за тумана и измороси он надел плащ — круглую пелерину с вырезом для головы, и был похожий на осадистый гриб. Но и он все приказы отдавал шепотом или жестами.
У Володи от нервного возбуждения дрожали руки. Он старался скрывать свое состояние от рыбаков, но они заметили его волнение, хотя и не поняли, в чем причина.
