— Послушайте-ка, Бильджуатер! Я душевно вас жалею, но все-таки скажу, что не вам одному приходится испытывать такую горькую участь.
— Неужели?!
— Да-с! Не вам одному! Есть и кроме вас люди, которых противозаконно лишили титулов и почестей!
— Увы!!!
— Нет, не у вас одних рождение и детство облачены покровом тайны! — добавил старик, заливаясь горючими слезами.
— Постойте! Что вы хотите этим сказать?
— Бильджуатер, могу я на вас положиться? — спросил старик, продолжая рыдать.
— Я буду верен, как смерть! — торжественно объявил герцог, схватив старика за руку и крепко ее пожимая, — Откройте же мне тайну вашей жизни! Вы скажитесь совершенно откровенно! — добавил он.
— Бильджуатер! Я покойный дофин!!!
На этот раз мы с Джимом оба остолбенели, даже сам герцог как-будто опешил:
— Как!!! Что вы говорите?!
— Да, друг мой! Это сущая правда! Вы видите перед собою в данную минуту злополучного, пропавшего без вести дофина Лоои XVII, сына Лоои XVI и Мери Антонетты!
— Вы-то?! В ваши годы!? Нет! Что вы говорите? Я, по крайней мере, более склонен признать вас за покойного Карла Великого. Вам должно быть теперь, по самому скромному расчету, лет шестьсот или семьсот!
— Это все понаделало горе, Бильджуатер. Оно преждевременно меня состарило, заставило поседеть мои волосы и даже истребило их с корнями почти на всем пространстве моей головы. Да, джентльмены! Вы видите перед собою облаченного в синюю бумазею и бедствие скитальца, — изгнанника, лишенного всех прав, страдальца, являющегося тем не менее законным королем Франции!
Старик плакал, держа себя до такой степени странно и чувствительно, что мы с Джимом окончательно смутились; с одной стороны, нам его было очень жаль, а с другой — мы были очень рады иметь на плоту такую особу и очень гордились обществом дофина. Подобно тому, как перед тем мы утешали герцога, так и теперь мы старались утешить французского ко роля. Он тоже объявил все наши попытки тщетными, пояснив, что единственным утешением для него может. послужить только смерть, которая одна лишь избавит его от гнетущего горя. Правда, он чувствует некоторое облегчение, когда с ним обращаются, как это подобает высокому его сану, то есть, говоря с ним, опускаются на одно колено, подносят кушанья прежде всего ему, называют его «ваше величество» и не садятся в его присутствии до тех пор, пока он сам не попросит сесть.
Мы с Джимом наградили старика королевским титулом и принялись раболепно ему прислуживать. Помня данную им инструкцию, мы не позволяли себе сесть, пока он нам не прикажет. Ему лично это доставляло большое удовольствие, так что он вскоре развеселился и стал чувствовать себя на плоту как дома. Герцог, в свою очередь, косился на короля и был, очевидно, не вполне доволен неожиданным оборотом дела. Между тем его королевское величество французский король держал себя с ним очень дружественно. Между прочим, он заявил, что прадед герцога и все прочие герцоги Бильджуатерские были в большом почете у короля, его отца. Очевидно, он был готов приблизить герцога к своей особе, но его светлость угрюмо держался в стороне до тех пор, пока король, которому это надоело, не сказал:
— Нам с вами, Бильджуатер, придется, пожалуй, долгонько пробыть на этом плоту. На кой прах корчите вы такие кислые рожи? Это только портит нам всем расположение духа. Я ведь не виноват, что родился не герцогом, точно так же как и вы не повинны в том, что не родились королем. Стоит ли из-за этого дуться и хмуриться? Надо всегда извлекать как можно больше удовольствия из людей и вещей, с которыми сталкиваешься. Таков мой девиз! Мы должны благословлять судьбу за то, что она привела нас сюда. Мы, слава Богу, едим здесь до отвалу и живем припеваючи. Дайте же мне вашу руку, герцог, и будем здесь все друзьями!
Герцог подал королю руку, а мы с Джимом очень этому обрадовались. После того враждебное отношение герцога к королю словно рукой сняло. Мы этому очень обрадовались, так как ничто не может быть плачевнее неприятностей на плоту. Там прежде всего необходимо, чтобы каждый чувствовал себя довольным и питал к другим чувства доброго товарища.
Я вскоре уяснил себе, что лгуны, принятые нами на плот, были не королями, не герцогами, а просто-напросто плутами и мошенниками. Я оставил, однако, это открытие при себе и не позволил себе намекнуть ни единым словом на то, что понимаю их плутни. Это в подобных случаях самое лучшее, так как предотвращает лишние ссоры и неприятности. Если им было угодно, чтобы их называли королями и герцогами, то я со своей стороны ничего против этого не имел, пока это способствовало сохранению в нашей семье мира и спокойствия. Рассказывать обо всем Джиму было бы совершенно лишним, а потому я от этого воздержался. Я выучился от папаши, по крайней мере, хоть тому, что таким людям, как он, не надо перечить, если хочешь с ними ужиться.
Объяснение Гека. — План кампании. — Митинг под открытым небом. — Ловкая дипломатия. — Пират, обратившийся в проповедника. — Герцог в качестве типографского рабочего. — Образ действий с Джимом.
Король и герцог назадавали нам множество вопросов. Им желательно было знать, чего ради прячем мы так старательно плот и скрываемся днем вместо того, чтобы плыть, пользуясь дневным светом? У них явилось, между прочим, подозрение, уж не убежал ли Джим от своего законного хозяина? Я возразил им на это:
— Скажите на милость, разве станет беглый негр пробираться на юг?
Они согласились с тем, что он ни под каким видом делать этого не станет. Мне надлежало пред ставить какие-нибудь разъяснения, а потому я вынужден был рассказать им следующую историю своей жизни:
— Моя семья давно уже обитала в Пикском графстве Миссурийского штата, где, между прочим, родился и я. Все умерли, за исключением меня, папаши и моего маленького родного братца, Икэ. Папаша решил тогда распродать все наше имущество, спуститься вниз по течению и поселиться с дядей Бэном, у которого имеется участок земли на берегу реки в сорока четырех милях ниже Орлеана. Папаша был человеком небогатым, да, кроме того, за ним числились кое-какие долги, так что, распродав все и расплатившись с ними, он остался лишь обладателем шестнадцати долларов да нашего негра, Джима. На это нельзя было проехать четырнадцать тысяч миль, хотя бы даже и на палубе парохода. К счастью, когда вода стала прибывать, отцу удалось поймать плывшее мимо звено плота, и мы решили спуститься на нем в Орлеан. Фортуна оказалась, однако, по отношению к моему родителю капризной. Раз ночью пароход наехал на передний угол нашего плота, мы все бросились за борт и нырнули под колесо. Я и Джим выплыли опять на поверхность, но папаша был перед тем сильно выпивши, а Икэ недавно исполнилось четыре года, а потому оба они пошли ко дну. После того у нас, в продолжение двух дней, было очень много беспокойств и неприятностей: к нашему плоту беспрерывно подплывали на лодках с намерением отобрать от меня Джима под предлогом подозрения, будто он беглый негр. Поэтому мы решили плыть только ночью, когда нам никто не мешает, а днем отдыхать, припрятав свой плот в благонадежное место.
