Он вернулся к столу, двумя длинными глотками осушил бокал и направился за Холмзом. Сразу же ему стало лучше, он почувствовал, что справится. Машина стояла недалеко от входа. Холмз уже был возле нее.
— Я не собирался торопить вас, — сказал он светским тоном.
Куин разрешил ему тронуть машину с места, затем спросил строго:
— Куда вы едете?
— Просто покатаемся немного. Я подумал, что мы не можем разговаривать, если машина стоит у тротуара в такое время, — подойдет полицейский и станет совать свой нос.
— Ну и что в этом такого? — отрезал Куин.
Холмз улыбнулся асфальту, простиравшемуся перед их наступающим буфером, будто видел что-то смешное, а там ничего не было — асфальт, как и всякий другой. Машина направилась на запад. Оба молчали. Куин подумал: «Я разрешу ему начать. Почему я должен облегчить ему положение? Он должен будет начать рано или поздно. Это игра. А у меня на руках — карты, несущие тюрьму и казнь, — так, во всяком случае, предполагается».
Что бы там ни думал Холмз, на лице его это не отражалось. Он повернул на север, на 60-ю улицу. Они проехали ее, затем наугад повернули на восток. Все экспромтом. Куин мог догадаться об этом по резкому повороту руля в самый последний момент. Они проехали прямо примерно к 5-й авеню, затем повернули на север; наконец он, очевидно, что-то решил и завернул на какую-то улицу, которая упиралась в склон, сбегавший под мост через Ист-ривер, и остановился у самого края, у воды. Здесь, где не было никакой ограды. Просто своего рода причал, поднимающийся над блестящей темнотой реки. Он остановился только тогда, когда передние шины прижались к низкому каменному бортику пристани. Куин молчал. Он думал: «В твою игру могут играть двое».
Холмз заглушил мотор и выключил фары. С воды исчезла филигранная инкрустация, но вода чувствовалась по запаху, а время от времени она издавала коротенькие хихикающие звуки, как маленький ребенок.
— Вы довольно близко подъехали к краю, не правда ли?
— Тормоза в порядке. Вы не волнуетесь, а?
— Нет, я не волнуюсь, — сказал Куин спокойно. — А что, мне следует волноваться?
Холмз немного наклонил голову.
— Зачем вы смотрите на часы?
— Я пытался сосчитать, сколько времени прошло с тех пор, как мы увиделись в баре.
— Двадцать минут, — сказал Куин, — и все должно было бы уже кончиться.
— Так и будет. У вас есть чек? Сколько вы хотите за него?
«Что-то не так. Я веду себя неправильно, я занимаю не ту позицию. Интересно, как это ему удалось взять верх?» — подумал Куин.
Холмз ущипнул себя за переносицу, нагнулся вперед и зашелестел какой-то бумагой возле самой приборной доски.
— Вот двести долларов, — сказал он. — Давайте чек.
Куин не ответил. Холмз повернулся и посмотрел на него.
— Двести пятьдесят.
Куин не ответил.
— Сколько вы хотите?
Куин заговорил медленно и тихо, теперь был его ход.
— Почему вы думаете, что я хочу за него деньги?
Холмз вопросительно посмотрел на него.
Куин продолжил:
— Вот что я за него хочу: я хочу получить письменное признание, что вы сегодня ночью убили Стивена Грейвза. Если я не получу этого, тогда я и вас и чек — обоих — отвезу в полицию.
Нижняя челюсть Холмза пыталась сомкнуться с верхней и все время отваливалась.
— Нет, обождите, — повторил он два или три раза, — нет, обождите!
— Вы там были сегодня ночью, мистер Холмз?
Внезапно челюсти крепко сомкнулись — так крепко, что ни слова не проходило сквозь них.
— Он там лежит мертвый, и вы тот человек, который это сделал. Ведь вы же не думаете в самом деле, что я нашел этот чек катающимся по городу в такси? Неужели вы так думаете? Где, вы полагаете, я нашел его? Там, где я его нашел, лежал труп Стивена Грейвза.
— Вы лжете! Вы пытаетесь провести меня на том, о чем вы не можете знать никак!
— Я был там.
— Вы там были? Вы лжете!
— Вы и он сидели лицом к лицу в кожаных креслах, в комнате на втором этаже, в кабинете. Он выпил, а вам не предложил. Он закурил сигару, но вам не предложил. Вы сжевали свою собственную в клочья. Я даже могу вам сказать, какой марки была сигара, — «Корона». Я даже скажу вам, как вы были одеты: на вас был коричневый костюм. Когда вы пошли на свиданье со мной, вы переоделись в серый, но тогда на вас был коричневый костюм. На левом рукаве нет пуговицы. Не пытайтесь сунуть руку в задний карман! Ну что, лгу? Теперь вы верите, что я там был? Теперь вы верите, что я видел его мертвым и знаю, что вы убили его?
Холмз не отвечал; он снова наклонил голову.
— Бросьте смотреть на часы, ваши часы вас не спасут.
Холмз, наконец, заговорил:
— Нет, мои часы меня спасут. Вы еще ребенок, вот что! Господи, мне почти что жаль тебя, сынок. Не знал я, что ты так молод, когда говорил с тобой по телефону.
Куин мигнул несколько раз.
— У тебя неприятности с глазами, а? Огни на приборной доске окружены кольцами, а? Как большие мыльные пузыри. Вот что…
— Что — «вот что»?
— Видишь, ты слишком много говорил. Ты договорился до могилы. Если бы ты держал язык за зубами, я бы и в самом деле поверил, что ты нашел этот чек в такси. Ты бы заснул здесь, в машине, и через два часа проснулся бы на берегу реки, здесь, без чека, но в остальном невредимый, даже, может быть, с десятидолларовой бумажкой в кармане. Что, голова очень много весит? Слишком тяжела для твоей шеи? Она все время опрокидывается, словно сделана из камня, а?
Куин ткнул себя в подбородок; голова откинулась. Холмз отечески улыбнулся.
— Если бы ты пил из своего бокала, этого бы с тобой не случилось, все было бы в порядке. Ты был подозрителен, но недостаточно подозрителен. Ты взял не свой бокал, а мой. Я шахматист, а ты, очевидно, нет. Играть в шахматы — значит уметь разгадать ход противника еще до того, как он его сделает.
Он замолчал и снова посмотрел на Куина.
— Что, галстук слишком тесен? Правильно, опусти узел. Порви ворот рубашки. Правильно! Хотя это не очень помогает, а? Ничем не могу помочь. Ты заснешь здесь, в машине, а потом отправишься в реку, и от тебя не останется никаких следов. Я заберу у тебя чек прежде, чем это произойдет; не беспокойся, я найду его, он ведь у тебя здесь. Ты не пришел бы, если бы его у тебя не было с собой. Вероятно, ты его засунул в башмак? Это именно то место, которое молодой человек твоего типа посчитал бы очень подходящим тайником.
Куин оторвался от сиденья и стал нащупывать ручку дверцы, но повалился. Холмз ухватил его за пояс и подтащил обратно на сиденье, как мешок.
— Какой смысл пытаться вылезти? Даже если бы тебе удалось это сделать, ты все равно не сможешь больше стоять. Ты упал бы на мостовую, только и всего.
