— Действительно никого! Вы примчались так кстати, бандиты обратились в бегство. Мадьяна спасена.
Парень со странным именем Фишало[46] заволновался:
— Что? Нападали, значит, на нее… Мадьяна! Мужественное и милое создание… Как это гнусно!
— Да, хотели похитить, взять в заложницы…
— Ее! И кто-то осмелился напасть на эту маленькую фею?[47] Такую славную, что здесь нет человека, который бы ее не обожал! Мадьяна — сама грация, доброта и красота в этом Богом забытом краю, где живут бродяги всех мастей да каторжники. Ладно. А где же она сейчас?
— Дома. Девушка была в обмороке, почти что при смерти. У меня едва хватило времени, чтобы отнести Мадьяну на кровать и вернуться сюда защищать ее.
— Вы хорошо сделали, месье. За этот благородный поступок вам многие скажут спасибо. Я первый. Ну хорошо. Теперь, когда все убежали, мне кажется, надо помочь ей, правда?
— Совершенно верно, месье Фишало. Пошли к ней.
— Называйте меня просто Фишало. Итак, я к вашим услугам, месье… Железная Рука.
— Вам так нравится?
— Бог ты мой, да тут у всех имеется какое-нибудь прозвище.
— Почему?
— Не хочу вас оскорбить, но есть много людей, которые хотели бы скрыть свое настоящее имя.
— Тогда пусть будет Железная Рука… Я охотно принимаю это славное имя. Оно так звучно и…
— Так же ладно подходит вам, как перчатки, месье! — подхватил Мустик, чиркнув спичкой. — Прошу следовать за мной. Тут ничего не видно, а я знаю все закоулки.
Подросток вошел в дом и остановился перед грубо сколоченной кроватью. Матрас испускал тонкий, дурманящий аромат высушенных трав.
Крик ужаса и горя вырвался из груди мальчика:
— Мадьяны здесь нет!
— Не может быть! — вскричал Железная Рука. — Я прекрасно помню, что положил ее на кровать, покрытую одеялом. Ты просто не разглядел, малыш.
Но тут огонь погас, и трое друзей, дрожавших от нетерпения, оказались в кромешной тьме. Пришлось зажечь еще одну спичку и при ее колеблющемся пламени внимательно осмотреть всю комнату.
Увы! Мустик не ошибся. Девушка исчезла.
Железная Рука, не веря своим глазам, прорычал:
— Гром и молния! Это уж слишком.
На сундуке, где Мадьяна хранила свои самые ценные вещи, Мустик нашел свечу в стеклянном футляре, зажег ее и сказал:
— Теперь мы сможем все как следует рассмотреть.
Дом был просторным, почти без мебели, две смежные комнаты разделяла перегородка из прутиков.
Подросток в сопровождении спутников стал заглядывать во все углы. Войдя во вторую комнату, он вдруг громко вскрикнул. Широкое окно без стекол было распахнуто, а ставень, обычно закрывавший его изнутри, наполовину вырван сильной рукой.
— Ах, я понимаю теперь! — заплакал Мустик. — Пока мы возились здесь с теми, кто пытался сокрушить дверь, другие бандиты выломали ставень, проникли внутрь и похитили Мадьяну!
Малыш плакал теперь навзрыд — герой, проявивший мужество и самоотверженность во время схватки, опять превратился в ребенка.
В хижине, которая стала походить на разоренное гнездо, наступила тишина. Нарушил ее Фишало, крепкий двадцатилетний юноша, не расстававшийся с винчестером:[48]
— Не хочу навязывать свое мнение, месье Железная Рука, но не кажется ли вам, что надо найти и освободить Мадьяну?
— О да, месье, умоляю вас! — с жаром добавил Мустик. — Вы, такой сильный, храбрый и добрый, будете у нас предводителем!
— Но, милый юноша, это невозможно. Я приехал сюда не за тем, чтобы искать приключений.
— Сжальтесь, месье, не оставляйте ее в руках негодяев.
— То, о чем ты просишь, дорогой друг, опрокидывает все мои планы!
— Вы ведь уже так много сделали…
— Да, верно.
После довольно продолжительной паузы Железная Рука добавил:
— Ну что ж, будь по-вашему! Остаюсь здесь. Попробуем освободить прекрасную Мадьяну.
Город без имени, страна без хозяина. — Огромные и спорные территории. — Золотая лихорадка. — Золотодобытчики и торгаши. — Казино «Два Уха». — Непонятная ненависть. — Провокация. — Поединки Железной Руки. — Трактирщик Джек предлагает одно дело.
У этого города не было имени, и стоял он на земле, не имевшей хозяина. Это представляло собой национальный парадокс[49].
Расположение населенного пункта не поддавалось определению: время от времени он перемещался, чтобы оказаться в другом месте, без границ, законов, социальной организованности и своего флага. Между тем нельзя было утверждать, что цивилизованные нации не нуждались в этих плодородных краях, полных солнца и пышной растительности.
О, еще как нуждались! Доказательством служило то, что, хотя у них и не было хозяина, многие хотели им стать. Принадлежали ли эти территории Венесуэле?[50] Кто знает. А может, Англии? Я бы в этом не поклялся. Но и Голландия хотела прибрать их к рукам! Возможно, у нее имелись какие-то права…
Наконец, Бразилия[51] заявляла:
— Они наши.
Ну что же, почему бы и нет?
Таким образом, на богатые края претендовали четыре страны в надежде примкнуть к вековым властителям прибрежной зоны. Земли врезались в Бразилию, в ее плоть в виде бесчисленных клиньев. И эта знаменитая оспариваемая венесуэло-англо-голландско-бразильская территория находилась вблизи нашей Гвианы[52].
Поистине анархическая[53] земля со столицей без названия.
Вот почему англичане и другие иностранцы называли ее «Неймлесс»[54].
А уроженцы Французской Гвианы и иммигранты[55] наших Антил[56] перекрестили в «Незнаемую», что означало: «Я не знаю». В общем, говорили так: «Неймлесс-Сити». Или просто: «Сити», «Город».
Следует заметить, что Франция, владевшая прибрежным районом, не претендовала на эти земли, которые веками являлись res nullius[57]. Все было очень просто. Вместо того чтобы ждать, подобно соседям, когда пробьет подходящий час, Франция, приверженная цивилизованному пути разрешения споров, прибегла к арбитражу[58] с целью установления четких границ гвианской колонии. На юге, несмотря на абсолютные и очевидные права других государств, Бразилия добилась больше, чем она осмеливалась когда-либо требовать. Даже в отношении территорий, которые были завоеваны французами при Луи-Филиппе[59] и являлись нашей скрытой собственностью.
На северо-западе Голландия получила все, что требовала, вопреки справедливости, здравому смыслу и естественным географическим границам. Вот так лишили Францию ее владений, игнорируя мнение арбитров — президента Швейцарской[60] республики и российского императора Александра III[61],— и без всякой компенсации[62], со стороны наций, получивших определенные выгоды.
