Страница книги дикой и жуткой жизни развернулась пред Бушуевым. Были страшные слова, но за этими словами скрывались глубокие переживания, они невольно приковывали внимание.
— Ничего не понимаю!.. — испуганно прошептал Бушуев: — О каком царстве Мельк-Тауза ты говоришь?
Затуманенный взор раненого прояснился. Черные пристальные глаза впились в Бушуева.
— Я — иезид Га-усо… Я проклят и отлучен от общества злым шейхом Гынду-Насра[7].
— За что? — спросил Бушуев.
— Я не подчинился законам. Я украл его дочь и убил, когда у меня хотели отнять ее.
— Куда ты хотел бежать с ней? — задал вопрос Бушуев.
— В царство Мельк-Тауза. — В глазах раненого блеснули огоньки: — Там за горами лежит царство Мельк-Тауза. Туда нет входа, но великий Мельк-Тауз пустил бы меня. Я видел тень его. Он был около меня. Но шейх Юсуф преградил мне дорогу… О-о!..
Га-усо вцепился руками в коротко остриженные волосы и завыл. Долго сдерживаемая боль вырвалась наружу. Нельзя было понять: кричал ли Га-усо от физической боли или это прорвалась боль душевная — страшнее и мучительнее боли физической.
Бушуев заткнул уши и в ужасе отшатнулся в сторону.
Неожиданно раненый смолк и насторожился.
— Они скачут сюда!.. Они приближаются!.. — проговорил он.
Взгляд его окинул все помещение, все предметы — и погас.
Бушуев внимательно прислушался и ничего не заметил, но вскоре уши его уловили отдаленные еле слышимые звуки.
Бушуев вышел наружу. Он увидел вдалеке стремительно скакавших всадников. Они не жалели лошадей и мчались в развевающихся одеждах. В руках некоторых из всадников Бушуев заметил ружья.
— Что-то будет? — тревожно подумал Бушуев. Каприз случайности поставил его в щекотливое положение. Там, в тени, лежит подобранный им страдающий человек. Этому человеку он должен был бы оказать помощь, но он не смог даже перевязать его ран. Теперь приближаются враги Га- усо. Они увеличат его страдания. Что делать Бушуеву? Он не в состоянии противодействовать приближающимся людям, и, возможно, подвергнется их дикой и жестокой расправе, наравне с Га-усо, так как в этих условиях господствует право сильного.
Всадники промчались и остановились около искалеченной лошади Га-усо. До Бушуева долетели пронзительные гортанные крики.
Разгоряченные взмыленные лошади порывистыми дви- жениями передавали горячность и нетерпение сидящих на них людей.
Бушуева заметили. Над выжженной степью пронесся дикий крик, грохнул выстрел, и свинцовая пуля сочно щелкнулась о камень около самой головы Бушуева.
Всадники мчались к Бушуеву с такой стремительностью, словно хотели растоптать его на полном скаку.
Бушуев стоял и ждал. В душе его зрело злое недовольство.
Всадники спрыгнули с лошадей. Бушуев видел пред собой загорелые и покрытые серой пылью лица и горящие злобой глаза.
— Где он? — крикнул кто-то из подбежавших к Бушуеву людей.
Бушуев молча указал рукой на вход в циклопическую постройку.
Дикая ватага людей с кремневыми ружьями и старинными шашками проскочила мимо и исчезла в тени.
До Бушуева долетел ликующий рев. Но что-то оборвало его, и крик сменился тишиной.
Пребывание в тени как будто успокоило разбушевавшиеся человеческие страсти. Спешившиеся всадники появились вновь, суровые и молчаливые. Задний из них тащил за ногу Га-усо.
— Кто убил его? — задал вопрос старик в пыльной черной одежде, с черным тюрбаном на голове.
Бушуев не понял вопроса и не ответил. Он боялся взглянуть на Га-усо. Он знал, какие страдания перенес этот человек и предполагал увидеть его еще более искалеченным и страдающим.
— Твой нож проткнул его поганое сердце. Человек, поднявший на него руку, не может быть нашим врагом, — сурово проговорил мрачный старик.
Бушуев снова ничего не понял и испуганно взглянул на Га-усо. Тот был неподвижен. Голова беспомощно волочилась по земле. На губах выступила кровь. В груди Га-усо торчала рукоятка ножа Бушуева, который он вместе с другими вещами выбросил из сумки.
— Он подобрал этот нож и убил себя, — испуганно подумал Бушуев.
Старик в черном что-то произнес и всадники кинулись к лошадям. Они вскочили на них с легкостью обезьян. Тело Га-усо было переброшено поперек седла одного из всадников. Свисшие руки болтались, а нижняя часть переломленной ноги качалась во все стороны, поблескивая белыми осколками кости.
Бушуев глядел на эти кости и испытывал мучительную боль… Как будто эта нога была его собственной, как будто он должен был страдать от неосторожного обращения с ней.
Всадники стали удаляться. Шаг коней перешел в рысь, а потом сменился свободным и легким галопом.
Ошеломленный Бушуев стоял и смотрел в солнечную даль, где в виде маленьких точек мелькали только-что бывшие около него люди. Ум Бушуева не мог осознать всего происшедшего.
— Что это — сон или явь?.. Верить тому, что видели глаза, или отмести и забыть, как бред, вызванный палящим солнцем?
Бушуев кинулся в тень, испуганно стал собирать разбросанные вещи и старался не смотреть на запекшиеся пятна крови. Он торопливо направился в ту сторону, откуда пришел.
Вот Бушуев в своей комнате. В руках у него пустые ножны. Он принес их с собой, а нож так и остался в груди Га-усо.
Бушуев в городе, в комнате, а пред глазами пустынная степь, пылающее солнце, серые молчаливые камни. Их сменяет стремительно мчащийся конь, изувеченное человеческое тело, побежденное страдание, озлобленные люди и смерть.
Бушуев стучит ножнами по столу и шепчет:
— Это было!!..
Это не бред, не сон, а действительность!..
Он изучал мертвую пустыню, мертвые камни, а когда пришла та жизнь, которую он хотел познать, — дикая и жестокая, — он бежал от нее и хотел забыть.
Прав ли он был? Не следовало ли отойти от камней и начать изыскания среди людей? Ведь древняя минувшая жизнь цела. Она не умерла. Умерли люди, жившие в древности, но их обычаи живы. Что будет, если он оставит в покое мертвые камни, и станет изучать живых людей, верных окаменелым законам?
Бушуев сложил свои вещи и книги, старательно запаковал их, отдал на хранение и исчез из города.
Так он ответил на возникшие вопросы.
— Слушай, факир![8] Путь твоей жизни кончится в этой яме… Ты упал в нее в вечерней темноте и не выйдешь из нее никогда…
Бушуев нагнулся над ямой и заглянул в ее темную глубину. На дне ямы сидел человек в черном платье, с черным тюрбаном на голове. На тюрбане смутно алела красная повязка, свидетельствовавшая о том, что носитель черного одеяния — факир.
