— Не надо вот только про сложности. — Досадливо отмахнулся старик. — Самая любимая отговорка трусов и лентяев. Еще и не пробовала, а заныла. А откуда ты знаешь, что труднее? Ты может думаешь вниз шагнуть это легче? Ох, огорчу тебя, девка. Там, на подлете, а лететь будешь долго, пять раз пожалеть, передумать успеешь. Ответственно заявляю. Благим матом орать и, прости за пошлость, кипятком писать, будешь, чтоб назад все исправить. Да поздно будет.
Странное дело. Но от слов–ли старика, или еще по какой причине, но Олина решимость ослабла. Мысли заметались. Выход, казавшиеся таким простым, теперь стал казаться куда менее верным. Понимая, что выполнить задуманное сейчас не хватит сил, растеряно, почти жалобно шмыгнула носом: — И что мне теперь делать?.. На вокзал, с бомжами?
— Как звать тебя? — Дед развел губы в усмешке. — Оля? Хорошее имя, доброе. А я Михаил Степанович. Фамилия моя Степанов. Вот и познакомились.
— Как это говорится: «Мы в ответе за тех, кого не убили…», — пробормотал он вдруг еле слышно и повернул ключ в замке зажигания.
— Откуда ты все это знаешь, про гематомы? — нехотя буркнула Оля. — Ты кто, дед?
— Кто? — старик помолчал, ища ответ. — Человек, надеюсь на это, по крайней мере. А что до деталей, так ничего тут сложного нет. Я ведь не колдун, не экстрасенс какой. Жизнь она длинная, всякое бывало. — Он вдруг оборвал себя и уставился на раскисший снег летящий из под колес идущей впереди машины.
— Куда едем–то? — Нарушила Оля молчание.
Старик вздрогнул, стряхнул с себя непонятное наваждение: — Едем мы, милая барышня, ко мне домой. Ты, надеюсь, не считаешь меня, прости за слово, педофилом, желающим воспользоваться твоим состоянием?.. — Обстоятельно пояснил водитель, не забывая, впрочем, поглядывать на дорогу.
— А не боитесь меня к себе везти? — Съязвила Оля, которой надоело слушать бормотание старика. — Супруга вам остатки волос не повыдергает за такую самодеятельность?
— Проживаю я, в некотором роде, отшельником. Люди ко мне нечасто заходят. Устраивает такой ответ? Ну и славно, — ничуть не смутившись, захихикал старик. — Изба у меня просторная. Места хватит. Переночуй, подумай над словами моими, ну а утром и решай. Ну а если все–же соберешься обратно на мост, удерживать не стану, вот тебе крест. Да и зачем?
Город закончился, мелькнул за окном футуристический «ужастик» Промзоны, и вот по сторонам дороги раскинулись заснеженные поля.
Притормозив возле заметного одному ему поворота, старик вывернул руль, и машина, переваливаясь на снежных колдобинах, выползла на проселочную дорогу. Непрестанно «крякая» на ухабах и опасно пробуксовывая, старенький Жигуленок тем не менее, настырно пополз вперед.
— Редко здесь ездят, — обронил дед. — Иногда и по неделе никого нет, если запуржит, сижу, бывает, как Робинзон… А так ничего.
Оля молчала, по сторонам не смотрела. Небольшой всплеск эмоций уступил место привычной апатии. Накатилась новая волна мрачной решимости.
— Ты это, девонька, — серьезно, оставив шутовское балагурство на трассе, произнес старик. — Давай об одном договоримся. Пока ты здесь, глупости на время оставь. Тебе все едино, где счеты сводить, а меня, ежели чего потом Власти затаскают, допросами замучают. Ты погоди, ладно? Решишься, скажи, в тот же день назад в город и свезу.
Оля подняла бровь, отметив, что старик не собирается выгонять ее из дома на следующее утро, как сказал раньше, но промолчала. Удивляться, да и просто думать ни о чем не хотелось.
Похоже, что ответа старик и не дожидался: — Вот и хорошо. Будем считать, договорились. — Превратившись на миг в доброго сказочного гнома, произнес он.
Последнюю сотню метров машина еле ползла. Наконец, жалобно скрипнув стертыми до железа тормозами, остановилась возле высокой ограды. Старик сноровисто выскочил из салона и потрусил к воротам, смешно загребая полами шубейки снег.
Оля повернула голову ожидая увидеть ветхую, покосившуюся бревенчатую избушку, однако сквозь взгляду открылся двухэтажный, с высоким крыльцом и верандой, дом.
— Крепче ограда — лучше соседи. А еще лучше, когда и без них… — причитая вполголоса, старик загнал машину во двор, и двинулся к сарайчику, видимо, играющему в усадьбе роль гаража.
«Зачем я здесь?» — отстранено подумалось Оле. Она вздрогнула, высвобождаясь от непонятной магии обаяния старика, оглянулась, прикидывая возможности для исполнения задуманного. Внезапно вспомнилась просьба: «А дедок вроде неплохой,.. может и правда, не стоит подводить?.. Ладно, завтра будет видно. Не отвезет, и хрен с ним, пусть тогда сам расхлебывает», — приняла Оля решение и глянула по сторонам с большим интересом.
Громадный, сошедший с картин о старой жизни, двор. Банька со штабелем березовых чурок вдоль стены. Крытый черепицей сарай. Удивило, что двор вымощен булыжником. Не галькой, а настоящей брусчаткой, подогнанной одна к одной и без единой снежной проплешины.
«Хозяйственный старикан, — хмыкнула Оля чуть презрительно. — Одной ногой в могиле, а все туда–же. Суетится, хлопочет…»
Вернулся хозяин. Глянул на пассажирку, пытаясь что–то прочесть в ее лице. — Ну и то ладно, — хмыкнул непонятно. — Завтра, так завтра. А впрочем, все будет… Ты уж мне поверь.
Дед улыбнулся, и потеплело в сердце. Смогла вздохнуть полной грудью.
— Пойдем, гостья, дом покажу, познакомлю… — Михаил Степанович прихлопнул сухими ладошками. На звук подбежал большой, похожий на плюшевого мишку, пес. Водолаз обошел гостью, чавкнул, облизав нос, и шумно втянул морозный воздух.
— Смотри, признал тебя барбос мой. Минькой его зовут. Вениамином, то есть, — дед почесал лохматое, большое, как лопух, собачье ухо. — Ну, давай, познакомься с гостьей.
Пес пригнул лобастую голову и сунул ее под Олину ладонь, толкнул легонько.
— Погладь, погладь, — усмехнулся Михаил Степанович. — Я–то не любитель, а ему поласкаться хочется.
Провела по гладкой шерсти и услышала, как пес чуть слышно вздохнул.
«Надо же? — скупо улыбнулась Оля. — Поздоровался».
Но внутреннее убранство дома заставило удивиться. Вместо ожидаемой паутины, сумрака и крашеных полов деревенской избы встретил неяркий свет софитов и буржуйский, вощеный паркет.
Скинув обувь, прошла по теплым плиткам широкого, впору идти вдвоем, коридору, в гостиную. Матовая панель метрового телевизора, диван, поблескивающий кремовой гладкой кожей. А самое главное, кресло–качалка с небрежно брошенным на нее клетчатым пледом у громадного, в пол стены, камина. Старинные, часы на каминной полке и позеленевшие от времени канделябры с оплывшими свечами.
— Это гостиная, а твоя спальня будет наверху. Не холодно в доме? Автомат на двадцать четыре градуса выставлен, но если тебе будет прохладно, ты скажи, — хозяин поднядся на второй этаж, повернул витую ручку двери, пропуская гостью вперед.
