— Та–а–а-к. А уж насчет этого…науки…как ее?
— Селекции?
— Вот! Она самая. Выпроси для меня у Павла Ивановича зерен таких. У меня кум один в Астрахани живет, а мой брательник старший — в Самаре, а еще один — около Вологды. Они мне тоже по горстке семян пришлют. Из разных мест… Заведу же я себе дело! Не хуже вашего сарая! Выращу зерно — всей округе дам. Нате!
Дни в Ковылях гудели неустанно и деловито, хотя и поглядывали все с тревогой на сухую землю и знойное небо.
Наконец брызнул короткий и скупой дождь. Запахло прибитой мокрой пылью. Все приободрились.
В это утро три приятеля сидели на кровле дома. Им хотелось получше вымокнуть под дождиком. И ребята с упреком смотрели на удалявшуюся тучу. Гром ленивым тяжелым возом катился через край степи.
— А наши–то участки все–таки молодцом, — размышлял вслух Костя.
Действительно, рядом с крестьянскими унылыми полосками участки Ковылей заметно выделялись. Даже издали было видно, насколько гуще и сильней была на них растительность.
Люба самодовольно тряхнула выгоревшими на солнце волосами.
— Уж мы ли с Павлом Ивановичем ни старались!
Костя, любивший поддеть сестру, обратился с серьезным видом к Вите:
— А знаешь, Любка мозгами повредилась! Ты не смотри, что она тихая. Я вчера видел — она землю ест.
Витя молчал.
— Право, — продолжал Костя, — подойдет к одному участку — лизнет, с другого кусочек в рот сунет, с третьего попробует…
— М–м–м… — неопределенно промычал Витя.
— Думаешь, вру? Это она учится на вкус землю разбирать. Правда, Любка?
— Если потребуется, и жевать стану! А пока нет надобности, — сказала Люба смеясь.
— Скажи, Люба, — вдруг резко сказал Витя. Последние дни, ребята заметили, он был сам не свой: всех сторонился, задумывался, шептал что–то, взмахивал рукой, хмурился, иногда смеялся и потирал руки. — Скажи, Люба, ведь не скоро отец и агрономы свою сухостойкую пшеницу найдут?
— Сам не знаешь?
— В том–то и дело, что знаю. Не скоро! На десятки лет работа. Сколько силы тратится! — Витя прищурился. — Сотни людей придумывают, что именно лучше прибавить к почве — фосфор ли, известь ли, сотни раз так и этак скрещивают сорта хлеба… А что ежели бы вместо того, чтобы всякий год биться над этим, вместо того, чтобы рыть, починять оросительные канавы, вместо этого… ух!
— Что — ух?
— Взять да сразу и найти чудесное зерно, чтоб само росло!
— Э-э, Витя, да ты Халимову сказку вспомнил!.
— А если это правда — про зерно?
— Чепуха!
— А я верю. Есть! — Витя стукнул кулаком и глазами сверкнул. — Есть такое зерно… Честное слово, есть!
Близнецы с тревогой взглянули на товарища. Смеется он над ними? Или нездоров?
Костя вспомнил: последние две ночи Витя спал плохо, несколько раз кричал во сне, звал кого–то, а потом лопотал что–то в подушку по–русски и по–тюркски.
— Шутишь, Витька?
— Ни капельки.
— Ну, не дурачься: мы не маленькие. Я помню, как ты нам про тигра рассказывал, — уверял, что он под пушкой живет. А тигр козой оказался.
Витя покраснел, надулся, а потом рассмеялся.
— Помню. Ты, Костя, храбрость показывал, в козу из рогатки стрелял, а хозяин ее нам чуть уши не оторвал…
— Постой–ка, Витя, ты о чем же начал? — перебила Люба.
— А не выдадите?
— Ну, не выдадим. Вот еще! Рассказывай.
— Дело в том, — таинственно понизил полос Витя, — что пастух жив.
— Какой пастух?
— О котором Халим рассказывал. Понимаете? Я даже узнал его имя: Мирзаш Алдиаров.
— Мирзаш? — воскликнул Костя. — То–то ты уже две ночи кричишь: «Мирзаш! Мирзаш!» А может быть тебе приснилось?
— Нет, не приснилось. Живой Мирзаш…
— Постой, постой, — перебила Люба. — Во–первых, откуда ты знаешь, что этот пастух существует? Во–вторых, где ты найдешь его? И в-третьих, зачем тебе он?
— В-третьих, он нужен мне, чтобы узнать о пшенице, которую сеют в пустыне.
— Да это чепуха ведь!
— Почему? Ездят же ученые чорт знает куда за новыми сортами.
— Не верю я сказкам.
— И баста?
— И баста.
— Ну, а если я докажу?
— Доказывай.
— Ладно. Подождите.
Витя скатился с крыши в сад.
Близнецы озадаченно глядели друг на друга и молчали. Костя не верил, но втайне желал, чтобы рассказ о пастухе оказался правдой. А Люба не верила и не хотела, чтобы все было правдой.
— Ничего без науки не достигнешь, — сказала она наконец вслух.
Костя мотнул головой, но ничего не сказал, так как Витя уже мчался обратно.
В руке Витя держал номер иллюстрированного журнала. На потном лице его сияла торжествующая улыбка.
— Теперь, я буду отвечать на ваши вопросы, — сказал он, взбираясь на крышу. — Откуда я знаю, что Мирзаш существует, и как можно его найти? — Он перевел дух и произнес весело и насмешливо: — А сначала я вам расскажу старую историю. Жил на свете один дядя. Вышел он в сад погулять, а ему на голову яблоко свалилось. Охнул бедняга, потер шишку и — открыл закон земного притяжения!
— Ты нам очки не втирай. Мы про Ньютона не хуже твоего знаем.
— Это я к тому, что мне, как Ньютону, случай помог.
— Ну, а что же тебе на голову упало?
— Не торопитесь. О советско–немецкой экспедиции на Памир слышали?
— Да, слышали.
— Ну, она нам и не нужна. А вот об экспедиции в Восточный Туркестан знаете?
— Об этой не помним.
— От этого она хуже не стала. — Витя ткнул пальцем в журнал. — Вот здесь заметка о ней и фотография. А на фотографии — участники экспедиции. Видите, подписано: этот молодой — Иван Викентьевич Веселов, этот — профессор Петровский, Клавдий Петрович…
Костя с сожалением посмотрел на товарища.
— Не думаешь ли ты, что старый пастух — ему уже сто лет, наверное — стал молодым советским ученым?
— Этого не думаю. А вот посмотрите на третьего слева — нет ниже, еще ниже…
Среди группы, снятой на фотографии, стоял человек с лицом восточного типа, лет шестидесяти на вид. На голове у него тюбетейка, и одет он в толстовку, на которой было нацеплено не меньше дюжины различных значков.
— Читайте: переводчик экспедиции… Не смущайся, Люба, прочитай ее разок. Ну, как его имя?
— Мирзаш Алдиаров!
— Вижу, что грамотная.
Но близнецы, особенно Люба, не сдавались.
— Это еще ничего не доказывает.
— И даже очень много. Не я разыскивал эту фотографию. На днях Халим ее увидел совсем случайно — вот так, как Ньютону яблоко шишку набило. Увидел Халим и говорит: «Эге, да это Мирзаш!» Я спрашиваю: «Какой такой Мирзаш?» Он и говорит: «А тот, который барана в пустыне искал». У меня чуть сердце не выскочило. Не поверил сначала: ну, как это — пастух и вдруг с профессорами снимается? Оказывается, его профессор Петровский из Азии вывез. Халим еще в Самарканде с Мирзашем познакомился, и тот тогда уже проводником был. Потом Халим его и в Москве видел.
