Попов отличался от остальных и своим костюмом — черным длиннополым сюртуком, белой манишкой, на грудь вытекал широкий черный галстук.
Рядом с Поповым сидел губернский военный комиссар Малыгин — широкоскулый, крупногубый, с толстым подбородком, добродушными серыми глазами. От квадратной спины и тяжелых рук его словно пахло лесами, цветущей рожью, дегтем смолокурен.
Около Малыгина сутулился Михаил Попов — самый молодой член комитета, маленький и гибкий, как таволожник. Скрестив на груди руки, подсунув пальцы под локти, он напряженно смотрел на человека с саблей. Были в его мальчишеском взгляде и лихость, и озорство, и острое ожидание чего-то большого и важного, которое вот-вот произойдет.
На другом конце стола поместились Капустин и Симонов — беловолосые кареглазые юноши с окаменевшими от решимости лицами.
Седьмой член военно-революционного комитета, Иван Шубин, стоял у окна, заложив за спину руки. Узкие, монгольского разреза глаза, подстриженные и закрученные усы торчали маленькими стрелками. Он только что закончил доклад о текущем моменте, тревожном, требующем принятия крутых и решительных мер.
Весной восемнадцатого года белочехи захватили Иркутск, Омск, Екатеринбург, всю Сибирь до Тихого океана. Английские интервенты заняли Мурманск. Японцы высадились во Владивостоке. Силы контрреволюции стремились соединиться с силами Антанты для решительного разгрома Советов.
По призыву Ленина Москва, Петроград, Нижний Новгород — вся молодая Советская Россия создавала рабочие отряды. Тысячи коммунистов и комсомольцев отправлялись добровольцами на Восточный фронт.
В это грозное время Вятка — вековое гнездо царской ссылки — оказалась форпостом революции. Она же была и местом, в которое со всех сторон страны стекались контрреволюционеры. Здесь под домашним арестом сидели князья Романовы. За стенами Филейского монастыря укрылся епископ Исидор, монархист и друг Распутина. Епископа окружали монахи, лабазники, черносотенцы. В стенах монастыря зрел контрреволюционный заговор: знаменем его являлась фамилия Романовых.
Монархисты и эсеры, анархисты и кулаки, окрыленные успехами интервентов, восстанием белочехов, готовились свергнуть советскую власть в Вятке…
Человек с саблей остановился посредине комнаты, одернул гимнастерку и заговорил, отчетливо и твердо произнося каждое слово:
— Я жду только приказа. Мы готовы разгромить мятежников. Я жду приказа, — повторил он, звякнув саблей.
Становилось понятным: только немедленный и решительный разгром контрреволюции спасет власть Советов в Вятке. И все-таки их было слишком мало — большевистский островок, окруженный водоворотами антисоветских заговоров. Правда, большевики удерживали в своих руках власть, но значительными вооруженными силами не располагали.
Иван Попов снял пенсне, зажал его в пальцах руки, а правой ухватил со стола измятую, грязную листовку и, пристукивая по ней указательным пальцем, сказал мягко, с вятским оканьем, округляя слова:
— Читали, что про нас эсеры языками молотят? — буква «о» словно разорвала фразу, придав ей суровый, упружистый смысл. — Они болтают, что мы кровавые диктаторы, и прочую чушь. Но глупо, но дважды глупо думать, что они просто истеричные болтуны. — Попов скомкал листовку и швырнул на стол. — Клевеща на большевиков и обманывая народ, левые эсеры готовятся к вооруженному выступлению. Листовка эта — открытый вызов нам. Полагаю, наступило время крутых революционных мер, — Попов быстро надел пенсне. — Чрезвычайный военно-революционный комитет должен дать приказ товарищу Азину. — Попов повернулся к человеку с саблей. Теперь лицо его потеряло округлые очертания, щеки напряглись и отвердели, в углах добродушных губ исчезли складки. — Разгромить эсеров — наш революционный долг. Но дело не в одних эсерах. Черносотенцы, царские офицеры, монахи, вятские промышленники подняли головы. Анархисты терроризируют город. Все эти волки пока еще не сошлись в одну стаю. Но обязательно сойдутся. А пока не сошлись, мы обезвредим их поодиночке. — Попов встал, высокий, похожий на учителя в черном своем сюртуке, в белой манишке, словно спрессованной из инея. Голос его зазвенел: — Военно-революционный комитет приказывает командиру Коммунистического отряда товарищу Азину сегодняшней ночью ликвидировать мятеж эсеров и анархистов, поднявших свой черный флаг. — Попов помолчал несколько секунд. — Комитет мобилизует местных коммунистов и комсомольцев. Мы призовем к оружию рабочих…
Члены военно-революционного комитета внимательно слушали председателя. У всех раскраснелись лица, заблестели глаза.
— Не будем терять драгоценного времени, — продолжал председатель. — Члены комитета отправляются в казармы, на фабрики, на заводы — поднимают на борьбу солдат и рабочих. Азин со своим отрядом обезоруживает эсеров и анархистов. Я беру на себя монархистов вместе с князьями Романовыми и епископом Исидором. Вятка останется советской.
Скрипнули отодвигаемые стулья. Члены комитета быстро пожимали друг другу руки и уходили. Они не прощались, не говорили «будь осторожен», «береги себя», они уходили спокойно и просто, с той неодолимой уверенностью молодости, в пору которой считают, что с человеком ничего дурного случиться не может.
В комнате остались Азин и Попов. Азин присел у окна, положил ногу на ногу, оперся рукой на саблю, глянул на городскую площадь.
На булыжной мостовой валялись обрывки бумаги, тополя осторожно несли в светлой ночи свои сквозные вершины. Магазинные витрины намертво задернулись ставнями, обыватели укрывались по домам, какие-то темные тени торопливо мелькали на тротуарах. Огромная площадь походила на грязное болото, берега которого заросли чахлыми церквушками, купеческими лабазами, серыми заплотами.
В левом углу площади громоздилось полукруглое двухэтажное здание — мануфактурный магазин Клабукова. Жирные бордовые буквы кичливо заверяли: «Все — и только у Клабукова. Бархат. Шелка. Полотно. Ткани».
Но двери магазина были замкнуты, а за роскошными, затянутыми черным бархатом витринами притаились пулеметы.
За магазином Клабукова виднелась крыша купеческого дома, над ней черным вороном моталось знамя анархистов. За суконными портьерами дома также скрывались пулеметы.
Азин отвернулся от окна, потрогал короткие усики.
— Эсеры и анархисты, надо полагать, пока ничего не подозревают. Ну что ж! Мы их обезоружим сегодня ночью.
— Царские офицеры собираются в синематографах «Одеон» и «Колизей». Я сперва захвачу их и направлюсь к Филейскому монастырю, — ответил Попов.
