В конце концов в узком ущелье гор Володя увидел его начало. Здесь, на взгорье сопки, вытекало из-под земли несколько ручейков, образуя небольшое болото. С того болота и начиналась речушка.
Ущелье простиралось с юга на север. Володя в скором времени вышел в долину, густо поросшую березами, осинами, тополями и хвойным лесом.
В последние дни пришлось очень голодать, питаясь только ягодами и головастиками, которые случались в небольших болотах, и Володя еле волочил ноги.
Вечером он услышал глухой шум. А скоро увидел водопад. Пенистые буруны, падая с трехметровой высоты, скакали по камням и отпрыгивали вперед..
Володя остановился, пораженный могущественной и дикой красотой природы. Солнце садилось за сопку, верхушки исполинских пихт надели огненные, полыхающие шапки. Величественную тишину этого глухого таежного закоулка нарушал только шум водопада. Из ущелья уже выползал черный мрак, по венцы, как чашу, наполняя собой долину. Гасли верхушки пихт. Где-то далеко прозвучал то ли стон, то ли вопль неизвестного зверя и замер.
Это была нетронутая пустынность, таежная глухомань. Ни дорог, ни тропинок. Тайга и тайга, сопки, кручи, горные ручьи, таежные озера с пряной водой, крепко настоянной на ароматных болотных травах.
Ночная тьма быстро окутывала крутояры высоких сопок… Володя думал о тех сокровищах, которые прячут в своих недрах эти таежные горы. Думал об отце…
«Эх, отец, если бы ты сюда пришел!» Здесь, у водопада, юноша и заснул. Однообразный шум убаюкивал, и когда Володя проснулся, было позднее утро. Солнце подбилось уже высоко.
Утром местность была еще лучше, чем вечером. Водопад играл на солнце радугой. Могучие скалистые сопки столпились над долиной.
Тем не менее долго любоваться этой красотой Володе мешал голод. Надо было раздобыть чего-то съедобного.
Юноша пошел дальше, все время стараясь держаться выбранного направления — на север. Он был уверен, что не ошибся. Солнце служило ему верным указателем.
Лес все более редел. Вместо деревьев-великанов пошел невысокий березняк. Ноги увязали в песчаном иле. Молодые сосны и ели сбегали на отвесное взгорье сопки.
В скором времени Володя нашел кусты брусники и подкрепился ягодами. Но голод этим не унял.
Он остановился и с тоской осмотрелся. Тайга! Тайга! И нигде, на сотни километров вокруг, нигде ни единого человеческого жилья! Где же граница? Далеко ли еще до пятидесятой параллели? Сколько же еще ему идти вперед и вперед, голодному, почки босому, в лохмотьях?..
Страшно. Молчит тайга. Глухомань.
«Главное, не отчаиваться, — подумал Володя. — Отец ждет… Он держится до последнего. И он думает обо мне, надеется».
И Володя снова пошел вперед, отгоняя отчаяние и уныние, стараясь не прислушиваться к подлому, голодному червячку, что шевелился под сердцем.
Где-то в полдень он присел отдохнуть под березой. И ему что-то такое примерещилось… не разобрать: будто лежат какие-то заступы, одежда… Лежат совсем недалеко, в нескольких шагах.
Володя протер глаза. Обман зрения, наверное. От слабости и голода. И еще протер глаза. Нет, это не обман…
Порывисто вскочив, бросился вперед. Лежат возле песчаного холма два новеньких блестящих заступа, ведро, синий пиджак из ткани, которую носят китайцы, а на нем… пачка папирос.
Взял папиросы, осторожно покрутил в руках. Полная пачка, не начатая. Испуганно осмотрелся. Мысль об опасности пронзила мозг. «Так, так. „Гордон Бат“[13] — японские папиросы!»
Каждую минуты можно было ждать, что появится хозяин этого имущества. Встреча с ним в тайге не обещала Володе ничего хорошего. Юноша быстро вернул назад папиросы и кинулся прочь. Сосны и молодой березняк расступились, и перед ним открылась небольшая лужайка, по которой в песчаном иле протекал ручей. Двое японцев, согнувшись, копали заступами песок, ссыпая его в ящик. Еще двое сидели на корточках над ручьем, болтая в воде руками.
Володя инстинктивно присел за елкой, потом, пятясь, подался в ту сторону, где можно было спрятаться в густых зарослях молодого березняка, елок и кустов бузины.
Японцы не заметили его. Они были очень увлечены работой. Володя сразу догадался, что японцы копали и промывали золотоносный песок. Очевидно, это была артель старателей, моющих золото тайком от правительства. Лучше быть подальше от них. Они не любят свидетелей, а тайга умеет молчать.
Володя решил обойти старателей. Он пошел в сторону, углубляясь в глушь.
Шел долго. Поел сырых кореньев и брусники. Но от этих убогих яств голод сделался еще острее. Как же обрадовался юноша, когда увидел на взгорье сопки небольшую лачугу, фанзу, спрятанную в таежной чаще. Она, наверное, служила приютом одинокому охотнику, который на долгие месяцы углубляется в тайгу, чтобы охотиться на белок и соболей.
Володя поспешил к лачуге. Но шаги его становились все более тихими, осторожными. Неизвестно, что могло встретиться в этом низеньком, перекосившемся строении с земляной крышей.
Дважды обошел Володя лачугу вокруг. Двери ее были закрыты. Можно было так кружить до утра, ничего не узнав. Тогда юноша тихо, крадучись подошел к единственному окошку, затянутому прозрачным пузырем.
Заглянул внутрь. Это была довольно просторная лачуга с нарами под деревянными стенами, рассчитанная, наверное, на целую охотничью артель. Посредине стоял стол, на нем миска, а возле нее сложенные столбиком несколько тонких круглых коржей, несомненно испеченных на сковороде.
Горло Володи перехватила голодная судорога. В лачуге никого не было. Юноша решительно открыл дверь и вошел. Он видел только коржи. Его ноздри раздулись, ему показалось, что он даже чувствует их запах — такой вкусный и волнующий.
Володя, глотая слюну, схватил верхний корж. Он был румяный, с корочкой, которая местами взялась пузырями, с подгоревшим низом.
Дрожащими пальцами преломил корж и начал есть. Он съел его весь, до последней крошки. И тут услышал тихий звук со стороны. Будто в лачуге кто-то был. И в тот же миг увидел маленькие черный глаза, пристально следившие за ним из-под пола.
Минуту царило молчание.
— Кто ты? — в конце концов спросил Володя.
Неизвестный молча вылез из-под пола, почесываясь и не сводя с Володи внимательных, пытливых глаз, полных любопытства и страха.
Володя почувствовал, как мороз побежал у него по спине: перед ним был горбатый кореец, тот самый (мгновенно всплыло горячее воспоминание!), что продавал зеленые мячи на пристани большого города перед отходом «Сибиряка».
Кореец, наверное, заметил, как растерялся юноша, и пугливо втянул голову в плечи.
