Некоторые подвиды могут дышать огнем и заняты в металлургической промышленности.
Легенды, относящиеся ко времени первой радиационной вспышке на Средней равнине, повествуют о кризисе отношений между человеком и представителями крылатых завров, или, как их именуют в простонародье, драконами. Дело в том, что клетки тканей на период регенерации чрезвычайно подвержены воздействию различных мутагенов: отсюда следует, к примеру, появление многоголовых агрессивных особей с высоким болевым порогом, но крайне низким уровнем умственного развития. Завры чувствительны к радиации и ужасно невезучи. Природа будто выравнивает баланс: за ум, интуицию и способность быстро восстанавливаться завры платят кармой: по количеству несчастных случаев они лидируют с огромным от-ры-вом…
Турбомобиль опять тряхнуло: шофер ударил по тормозам. Я выглядываю в окошко. До Паровозоиспытательной площадки остается метров сто. На повороте мы едва не столкнулись с рефрижератором, встающим на прикол. Есман высовывается и орет что-то матерное. Из рефрижератора отвечают. Морозильники на колесах, торгующие всевозможными пломбирами, эскимо, фруктовым льдом и просто холодными напитками, пользуются большим спросом в жаркое время.
— Чтоб у тебя фреон потек, кретин! — кричит Есман. — Нашел место…
Если Есман летом носит бушлат, то, скорее всего, он и мороженое не любит, думаю я.
Мы влетаем на площадку, и карету тут же обступают работники завода. Голосят наперебой, ничего не понятно. Из-за них и паровоза не видно. Пахнет разогретым металлом, дегтем, грязью и паникой.
— Заткнулись все, — говорит Есман.
Гомон смолкает. Штаб-лекарь обводит взглядом толпу, определяет бригадира.
— Где? — спрашивает у него Есман.
— В фельдпункте, — отвечает рыжеусый бригадир прыгающим голосом. — Быстрее, пожалуйста! Сделайте что-нибудь…
— Пошли.
Я бегу за Есманом и бригадиром с саквояжем. Есман на ходу достает из-за пазухи хирургический пенал. Вообще-то, на неотложке раны шьют нечасто. Из моей головы вытряхивается словосочетание «матрацный шов». И все.
Фельдпункт находится в паровозном ангаре. Обычно в таких ангарах стоит ужасный шум, но сейчас тихо — все станки остановлены. От удара Есмана дверь с изображением красного креста чуть не слетает с петель. Мы входим внутрь, в носу щекочет от знакомого запаха лекарств. Ярко горят все лампы.
— Еб…
Я выгладываю из-за его спины, и мне становится плохо.
Это не рука и не нога. Голова завра болтается на одном кожном лоскуте, ящер распластался на столе, все залито кровью, включая фартук фельда, который, в сдвинутом на сторону колпаке, пытается лигировать артерии. Гроздья зажимов. Откуда он взял столько?
На голове завра застыла крохотная ящерка. Она интенсивно красного цвета, будто родилась из пламени.
— Индекс шока? — спрашивает штаб-лекарь.
Грудь завра медленно, тяжело поднимается. Сердце еще не остановилось. Оно продолжает автоматически работать без приказа мозга на долгих остаточных импульсах — это особенность организма ящера.
— Полтора был, — хриплым голосом отвечает пожилой фельд. — Сейчас уже к двум…
В таком состоянии транспортировать гибрида нельзя, это даже я понимаю.
— Подвинься, — говорит ему Есман, открывая пенал. — Будешь ассистировать.
Фельд кивает.
Я подхожу ближе. Я никогда не видел, чтобы с такой скоростью накладывали сосудистые швы. Фельд только успевает менять иглы и зажимы. Есман действительно мастер, хотя и сволочь редкостная. Я наклоняюсь к ране — срез ровный. В следующий момент глаза завра открываются, и он смотрит в упор на меня. Я отшатываюсь назад, заплетаюсь ногами о саквояж, падаю на аптечный шкафчик. А потом меня выворачивает наизнанку. Вся форма в рвоте.
Есман лишь чуть поворачивает голову, ничего не говорит и продолжает работать.
— Не открывай лучше, — бросает он завру. — Тебе не понравится.
Я хочу провалиться под землю со стыда. Теперь уж точно все кончено. Меня с первого курса в моргах не тошнило! Эпический провал. Даже бригадир смотрит на меня с брезгливостью.
— Выживет? — спрашивает он у Есмана.
— Нет, — отвечает штаб-лекарь, не прекращая шить. — Ты на индикатор глянь, он потерял больше половины крови. Регенерировать в этом случае ему тоже не дадут.
Бригадир переводит взгляд на ящерку. Та не двигается. Цвет не меняется. У каждого завра есть этот талисман, новорожденного отвозят в люльке на берег какого-то лесного озера, где ящерка выбирает его и остается с ним до конца. Это живой индикатор состояния. Иногда она умирает раньше хозяина: это считается ужасной потерей и предупреждением. Завр прячет ее, оберегает. Посторонние видят талисман только в критических ситуациях. Крохотная рептилия таким образом просит о помощи. Она никогда не живет дольше хозяина. Они связаны телепатически. Красный цвет означает, что хозяин вот-вот умрет.
Фельд, застыв с иглой, смотрит на Есмана.
— Чего замер, родной? Заправляй нить!
— Но зачем тогда… — непонимающе произносит фельд.
— Как же так, — бормочет бригадир, отступая назад к двери. — Как же так…
— Из-за чего травма? — спрашивает Есман.
— Поскользнулся на ровном месте, упал на циркулярную пилу. Не повезло. Как всегда…
Изо рта завра доносится слабый стон. Это вообще возможно при перерубленных голосовых связках?
— Регенерация голов у завров запрещена! — зло шепчет Есман. — Или это будет агрессивный урод, от существа, которое вы знали, ничего не останется! Еще тампон… Почему сразу не сказали?! Зажим…Уже прошло десять минут! Еще десять минут — и все закончится. Мы не успеем довезти. Вы же понимали это?.. Все. Теперь можно попробовать переложить на каталку — и будем капать кровезаменители по дороге…
— Это инженер Ким, — тихо говорит бригадир. — Он предупреждает землетрясения. Он спас сотни, а может, и тысячи человеческих жизней… Когда-то он спас моего ребенка.
Есман на несколько секунд замолкает. Закрывает пенал. Затем снова говорит, но в голосе его больше нет злости.
— Если через десять… девять минут инженера не подключить к аппарату искусственного кровообращения — надежды на обратное приживление не останется. Новой голове вырасти не дадут. Здесь не операционная. Если даже успеем довезти, начнется сепсис… он уже начался. Я не знаю, как ему помочь. До клиники минимум пятнадцать минут пути. Я не умею растягивать время… Повезли, чего встал?! С головой осторожнее!
Я хватаю саквояж и бегу за каталкой. Во рту горько. Но у меня появляется идея.
— Штаб-лекарь, но мы можем попытаться растянуть внутреннее время самого завра! Чтобы успеть довезти! При температуре ниже нуля обмен веществ холоднокровных снижается… Если максимально охладить тело и наложить жгуты на конечности, пусть он без ног лучше останется, но сердце дольше проживет… и мозг охладить… да послушайте вы!..
