— Журналист Дроздова, — Елена Владимировна сказала это и похолодела от стыда: какой она журналист?!
— Присаживайтесь на тахту, стул всего один. Вот так. Теперь задавайте вопросы.
— Вы давно живете в Заволжске?
— Со дня своего рождения. Надеюсь и помереть здесь, хотя чертовски хочется жить. Чем старше становишься, тем больше сознаешь: жизнь — прекрасная штука.
— Одиноки?
— Зачем вы так? — Зубрицкий обиделся, — Мои сыновья, уже женатые, живут и работают в Москве. Один — таксистом, другой — авиаконструктором.
— А здесь родственники есть?
— Из родственников одна двоюродная сестра, но она Векшина Полина Мироновна. А что случилось, собственно говоря?
— У вас был племянник Алексей?
— Пропал он в горах Кавказа в сороковом году. Хороший был мальчик, умный. Без отца вырос. Отец его, — продолжал Савелий Николаевич, видимо, высказывая наболевшее, — мой старший брат Георгий, в двадцать восьмом году сбежал отсюда от наказания. Алешку воспитал тесть брата, Иван Христофорович Грейм. — Савелий Николаевич набил трубку табаком, задымил, продолжил: — А вообще-то мы из дворян. Отец наш столоначальником был, слыл либералом. Георгий — царский офицер, в гражданскую перешел на сторону Советов, потом работал в торговле, допустил растрату — и был таков. Я с четырнадцати лет работал, всю войну пропахал в пехоте, награжден двумя орденами Славы.
— У вас не сохранились фотографии Алексея?
— Нет, откуда? Война все растрепала. Может, у Полины Мироновны. Не может, а точно есть. Поехали к ней?
…Савелий Николаевич уверенно толкнул калитку. Навстречу ему бросилась маленькая лохматая собака, отчаянно виляя хвостом и повизгивая. Дроздову собака словно и не замечала вовсе, но когда она ступила на крыльцо дома, свирепо залаяла. Савелий Николаевич поймал ее за ошейник, оттащил в конуру, привязал там.
На шум из дома вышла девушка лет семнадцати. В сумерках лицо ее казалось бледным.
— Мы по делу, Беллочка. Полечка как себя сегодня чувствует? — спросил Савелий Николаевич, положив ладонь на плечо девушки.
— Как всегда, — ответила та.
— Полина внучка, — сказал Савелий Николаевич, — дочка старшего сына. Умница. Семнадцать лет, а уже на третьем курсе университета. Вундеркинд!
В комнате, в которую они вошли, было очень светло и чисто. В открытое окно вливался свежий воздух, пахло травами, сохшими в пучках на полу, на подоконнике, на протянутых под потолком тонких веревках.
Справа от открытого окна стояла коляска. В ней сидела приветливо улыбавшаяся женщина. Увидев вошедших, она сделала движение, словно хотела встать.
— Бабуля! К нам гостья. Дроздова Елена Владимировна — журналист.
Полина Мироновна вопросительно подняла брови, на ее лице отразилось недоумение.
— Рада, — прошелестел в тишине голос женщины. — Снам не верю, но привиделось мне нынче ночью, будто приехала я на берег моря, а тут солнце стало подниматься, и стало мне светло, радостно, как в далекой молодости. Солнце во сне — гостям быть. Так моя матушка говаривала. Что вас интересует?
— Я собираю материал о геологах, внесших свой вклад в развитие сырьевой базы металлургических предприятий Кавказа, — сказала Дроздова и чертыхнулась про себя: разве такими сухими словами можно говорить о цели своего визита? А еще журналистом представляется! — Меня интересует судьба геолога Алексея Зубрицкого.
На лице Полины Мироновны появилась и тут же исчезла гримаса боли.
— Не уберегла я мальчика нашего лучезарного, — проговорила она. — Когда от испанки умерла его мать, Георгий, отец Алексея, оставил мальчика у меня. Прошло время, — я получила от него письмо с требованием отдать ребенка на воспитание Грейму Ивану Христофоровичу — тестю Георгия. Что мне было делать? Не перечить же отцу и деду Алексея. — Полина Мироновна слегка наклонилась вперед, Белла подала ей стакан с темной жидкостью, женщина сделала несколько глотков, поблагодарила внучку доброй улыбкой, продолжила: — Мой муж красным партизаном был. Его убили кулаки в период массовой коллективизации. Георгий нас не очень любил.
После седьмого класса Алексей поступил в геологоразведочный техникум. А я хотела, чтобы он стал лингвистом: ему хорошо давались языки. Он великолепно владел немецким, английским, французским, итальянским — этому его дед научил. Играл на скрипке. Талантливым был человеком.
— Он сделал бы в геологии хорошую карьеру, — сказала Дроздова и опять поймала себя на том, что говорит совсем не теми словами. От волнения, что ли? — Отец не раз рассказывал мне об Алексее. Они работали вместе в экспедиции Рейкенау в сороковом году. Мой отец — профессор Лосев.
— Да ну?! — удивилась Полина Мироновна. — Вот уж действительно, как говорил наш Алешка: земля велика, да геологические тропы узки — можно встретиться. Алексей учебник, написанный вашим отцом до войны, переписал от корки до корки. Я его сохранила…
— У вас есть фотография Алеши? Как было бы хорошо, если бы мы могли поместить ее на обелиске. Говорят, Алексей был красивым, высокого роста…
— Есть фотография Георгия, отца. Белла! Достань альбом. Полина Мироновна пожевала губами, прикрыла глаза сухой ладонью, замолчала.
В наступившей тишине слышится тяжелое, прерывистое дыхание Савелия Николаевича: он пьет чай из пузатой пиалы.
— Мне семьдесят два года, — снова прошелестел голос Полины Мироновны — и я никого так сильно не любила из детей, как Алешку. Не знаю, почему. Да простят мне мои дети и внуки… Он был какой-то особенный, светлый… Я же всю жизнь проработала на авиационном заводе, член партии с 1924 года — Ленинский призыв.
— У бабули три ордена: два — Знак Почета, один — Трудового Красного Знамени, — горделиво вставила Белла. Она стояла рядом с коляской, держа в руках старинный альбом в кожаном переплете с застежками. — Персональную пенсию получает. Врачи говорят, что она сможет встать, победить болезнь. Правда, бабуля?
