В журнале помещено фото: детектив из агентства Пинкертона, между прочим, очень смахивающий на мистера Донована, с таким же впередсмотрящим подбородком осматривает в кабинете Лемана шедевры, пока что не очень известные широкой публике. Тут и «Портрет старика» Рембрандта, и «Святой Иероним» Эль-Греко, и «Инфанта Мария-Тереза» Веласкеса. И конечно же, «Автопортрет» Дюрера.
Никаких сомнений нет. Если перевернуть рисунок, то на обороте листа будет стоять музейный номер 8319. Впрочем, никаких специальных доказательств и не требуется. Над страницей, где помещено фото, идет аншлаг: «Герингу не понравился этот Дюрер, и он подарил его Гитлеру». А а тексте статьи напрямик сказано: «Этот чудесный автопортрет 22-летнего Дюрера имеет свою историю. Перед войной он находился во Львове, в музее князя Генрика фон Любомирского… Нацистский гауляйтер Ганс Франк захватил коллекцию и подарил ее Герингу. Рейхсмаршал, которому пришелся не по вкусу этот рисунок, подарил его Гитлеру. После поражения коллекция была возвращена наследникам Любомирского, выставлена ими для продажи в Нью-Йорке, где Леман и купил ее».
Польская газета «Трибуна люду» (номер от 4 февраля 1970 года, статья «Произведения А. Дюрера нашлись в нью-йоркском музее»):
«В нью-йоркском «Метрополитен-музее» находятся рисунки Альбрехта Дюрера, в том числе и известный автопортрет художника… Известно, что рисунки Дюрера попали после войны в руки западных оккупационных властей, которые передали их в руки так называемых «наследников» Любомирских, которые живут в эмиграции на Западе, Как и когда совершилась эта передача, неизвестно».
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, НО НЕ ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ
И снова Ленинград. Я ходил по знакомым залам Эрмитажа. Почти час провел у «голландцев», затем столько же простоял у картин французских импрессионистов… Как продумывалось покушение на наши святыни, мы уже знаем. Его готовили тщательно, с научной основательностью. Оно не удалось. Но все же ущерб был нанесен. И значительный.
Исчезла Янтарная комната. Отыщется ли? Я знаком со многими историками, инженерами, журналистами, живущими в Москве, Калининграде, Тбилиси, Ленинграде, продолжающими поиски, хотя есть веские основания считать, что Янтарная комната все же погибла во время пожаре Королевского замка.
«Даже если это так, наш долг убедиться в том с несомненностью. Мы просто обязаны продолжить поиски. Того, что не сможем узнать мы, узнают наши дети или внуки. Нашу схватку с фашизмом, ее значение для судеб мира будут изучать в веках. Впереди еще главные книги об этой войне, которая никак не походила на войны минувших эпох. Не должно остаться ни одного безымянного героя, ни одной безымянной могилы. Не должен и не может уйти от суда истории ни один преступник».
Это слова московского журналиста, обозревателя программы «Время» Центральной студии телевидения Валерия Голубева. Он ездил в Калининград, жил и работал, там, скрупулезно собирал сведения об исчезновении Янтарной комнаты, написал о том много статей.
Как вы уже знаете, удалось отыскать за океаном рисунки Альбрехта Дюрера. И что бы ни говорили их новые владельцы, а это все же наши сокровища. И никто никогда не санкционирует их присвоение.
Со временем мы наверняка узнаем много интересного о содержимом сейфов, затопленных на Топлицзее. Ведь рано или поздно их подымут со дна. Кто знает, нет ли там ценностей, вывезенных из Киевской лавры, из музеев Крыма, Херсона, Николаева, Львова, Тарнополя, Минска?
Еще живы многие свидетели событий тех лет. Скрывается в Испании Отто Скорцени — любимец Гитлера, выкравший в 1943 году арестованного фашистского диктатора Италии Муссолини. Именно Отто Скорцени отвез к берегам Топлицзее ящики с сокровищами. Есть основания полагать, что жив и доктор Мюльман — уполномоченный Германа Геринга по изъятию художественных ценностей в оккупированных странах Восточной Европы. И он мог бы многое рассказать о том, как задумывалась и осуществлялась эта акция, где были припрятаны в конце войны награбленные картины.
Захотят ли они говорить? А если даже и захотят, то разрешат ли им это сделать?
Ведь говорить о том, что с фашизмом покончено навсегда, было бы преждевременно. Ему нанесен тяжелый, можно сказать, смертельный удар. Но время от времени то тут, то там он поднимает голову. И в наши дни на площадях некоторых столиц горят костры из книг. И в наши дни в разных концах земли все еще делаются попытки повернуть историю вспять, вынашиваются планы порабощения других народов, уничтожения их культуры. Эти силы, конечно же, не будут заинтересованы в том, чтобы человечество во всех деталях изучило не только суть, но и почерк фашизма. Но тем не менее с каждым годом многие тайны перестают быть тайнами.
В век транзисторов, многомиллионных тиражей газет, радиотелефонной связи и широкого наступления на международной арене прогрессивных сил сохранять тайны, даже государственные, стало намного труднее, чем во времена Александра Дюма-отца.
* * *
«Вилла «Гражина» названа документальной повестью. Это значит, что в ней использованы документы и свидетельские показания. Вымышленных героев в ней нет вообще, а немногие ситуации, которые с натяжкой можно было бы назвать вымышленными, рождены не только фантазией автора. В их основу легли найденные в последние годы документы, архивные материалы, рассказы очевидцев, газетные и журнальные публикации.
Многое мы знаем уже сегодня. Еще больше узнаем завтра. Через год. Может быть, тогда и будет дописана заключительная глава «Виллы «Гражина». А пока нам с вами, читатель, рано прощаться. Правильнее будет сказать — до следующего свидания.
Игорь ПОДКОЛЗИН
ПОЛЕТ ДЛИННОЮ В ТРИ ГОДА
В ночь с 8 на 9 августа группа наших самолетов совершила второй полет в Германию, главным образом с разведывательными целями, и бросила в районе Берлина на военные объекты и железнодорожные пути зажигательные и фугасные бомбы. Летчики наблюдали пожары и взрывы. Действия германской зенитной артиллерии оказались малоэффективными. Все наши самолеты вернулись на свои базы, кроме одного, который разыскивается.
(«Правда», 10 августа 1941 года)
Рисунки П. ЧЕРНУСКОГО
Дорога шла рядом с берегом. Слева, из-за тянувшегося вдоль воды проволочного заграждения, из-за линий траншей, пустых дзотов и зелено-желтых бугров доносился глухой шум прибоя. Светало. Над влажным шоссе поднимался легкий белесый туман. Слабый ветерок с моря покачивал подсвеченные первыми лучами солнца верхушки вековых сосен. В воздухе стоял смолистый настой хвои. Из леса тянуло утренней сыростью, пряным ароматом ромашек, запахом подсыхающих листьев и осенних грибов.
