— Теперь вас пятнадцать, — произнес генерал, — и все хорошо знают пустыню и привыкли к борьбе с индейцами, и никому не придет глупая мысль попытаться остановить вас на вашем пути.
— Как знать, генерал, — произнес, смеясь, Лебо.
— Тем хуже для них, их порядком вздуют.
— По меньшей мере, постараемся.
— Кстати, в котором часу вы думаете тронуться в путь?
— Между десятью и одиннадцатью часами.
— Отлично, вы слышите, граф? Объясните мне, пожалуйста, — продолжал генерал, обращаясь к Лебо, — отчего вы, лесные обитатели, предпочитаете путешествовать ночью, а не днем, как это делают люди в цивилизованных странах.
— Причина весьма простая, генерал: ночью гораздо тише, малейший шум слышен на далекое расстояние. Так как нами руководит, главным образом, слух, а не зрение, то нам гораздо легче путешествовать ночью. Большая часть неожиданных нападений случается днем и почти всегда удается, тогда как ночью они почти невозможны; нам знаком малейший шум пустыни, и мы всегда узнаем причины его.
— Благодарю, мой друг. Кстати, не забудьте, господа, что я жду обоих вас к обеду ровно в шесть часов. Надеюсь видеть вас около себя в продолжение краткого времени, которое нам остается провести в крепости.
Генерал пригласил шевалье Леви, Бугенвиля, Бурламака и некоторых других; вечер вполне удался.
В половине одиннадцатого граф Меренвиль пожелал проститься; все офицеры, с генералом во главе, выразили намерение проводить их до крепостных ворот.
Краснокожие, Тареа и два охотника, ожидали их на валу.
Прощание было самое задушевное. Потом отворили крепостные ворота, путники вышли и через десять минут исчезли в лесу.
Путешествие было скорее похоже на прогулку. Ничто не потревожило покоя путников. Блистательная ли победа, одержанная французами, удивила ирокезов и побудила их не предпринимать ничего безумного, или, что всего вероятнее, индейцы, видя, с кем придется иметь дело, не желали подвергать себя опасности потерпеть поражение? Путешествие продолжалось двенадцать дней. На двенадцатый день, около трех часов, после обеда, путешественники заметили высокие строения Бельвю.
Граф Меренвиль с сильнейшею радостью увидел столь любимую им дачу, которая показалась окруженною игристыми лучами солнца.
Граф просил своих друзей, как белых, так и краснокожих, отдохнуть несколько часов в его доме.
Все согласились с радостью; один Шарль Лебо не принял бы этого приглашения, если бы не боялся огорчить графа, уклоняясь от любезного предложения, сделанного графом ему и его товарищам.
Шарль Лебо, желая сделать графу что-либо неожиданно приятное и зная, сколько времени семейство графа ждало его с нетерпением, бросил несколько слов Тареа, предводителю маленького каравана.
Тареа улыбнулся и сказал одно слово, которое индейцы любят употреблять, так как оно лаконично:
— Хорошо! — И потом прибавил: — Брат никогда не забывает своих друзей.
Один из индейцев побежал вперед. Граф де Меренвиль не заметил этого.
Путешественники были не далее как на расстоянии ружейного выстрела от дома, когда заметили группу людей, приближающихся им навстречу. Немного впереди шли четыре дамы. В нескольких шагах позади выступали по-военному человек тридцать вооруженных людей, служивших конвоем дамам. В конце следовали слуги и дети.
Встреча была самая трогательная. Целовались, плакали, но плакали слезами радости.
Милиционеры кричали бесконечное «ура», и слуги тоже надсаживались, желая перекричать друг друга. Это был настоящий семейный праздник. Все спрашивали и никто не отвечал. Радость была сверхъестественная. Граф совершил настоящее триумфальное шествие в свой дом, который был ему теперь дороже, чем когда-либо.
— Как же вы узнали о моем приезде? — спрашивал граф жену, целуя ее.
— Нас предупредил гурон. Он сообщил нам, что вы возвращаетесь живы и здоровы.
Граф тотчас догадался, кто мог придумать эту милую шутку.
— Благодарю, — обратился он к Лебо, взяв его за руку. Молодой человек стал было возражать.
Но Тареа вмешался:
— Полковник прав, Сурикэ сказал вождю, он, красный человек, не знал обычая белых; охотник напомнил.
Молодой человек опустил голову и не возражал более.
Все было приготовлено так, чтобы принять гуронов как можно лучше.
Граф пригласил Бесследного и Белюмера, чтобы помешать Шарлю Лебо уклониться от приглашения.
Молодой человек не смел отказаться.
Но не успел он согласиться, как Бесследный и Белюмер раздумали, говоря, что они, лесные обитатели без всякого образования, будут только стеснять всех своим незнанием светских приличий и что предпочитают остаться с краснокожими друзьями, с которыми им нечего стесняться.
Граф употребил все усилия, чтобы заставить их переменить мнение, но все было напрасно, и он должен был исполнить их желание.
Отказ охотников опечалил графа, так как он относился с уважением к этим храбрым, скромным и преданным во всех обстоятельствах людям.
Сурикэ, как его называли другие охотники, попробовал было также взять свое согласие назад, но как только он заикнулся, граф заставил его замолчать, обратившись к нему со следующими словами:
— Вы не имеете никакой серьезной причины отказываться, так как уже не в первый раз вы делаете мне честь обедать у меня; если вы сегодня откажетесь, мне не только будет больно, но я даже сочту это за обиду.
— О, граф! Можете ли вы предполагать во мне такие намерения?
— Я, право, не знаю. Вы так скромны во всех обстоятельствах, что неизвестно, чего держаться с вами. Вы скрываете все, что делаете хорошего, с таким старанием, как будто вы совершаете какие-нибудь преступления.
— О, граф! Вы заходите слишком далеко, — отвечал Сурикэ с улыбкой.
— Так, например, вам пришла в голову великолепная мысль, и только вам одному она и могла прийти; вы же пытались приписать ее вождю, но он хорошо вас знает и не принял эту ответственность на себя; вы видели, я ни на минуту не сомневался в ваших намерениях.
— О! Это такие пустяки, и не стоит им придавать так много значения.
— Как, вы называете пустяками внимание, доставившее мне возможность часом раньше увидеть свое семейство?!
— Вы правы, граф, — отвечал Сурикэ, улыбаясь, — приношу извинения.
— В добрый час, вот таким я вас люблю. Не забывайте же, что я преданный вам друг и желаю, чтобы вы считали мой дом своим. А то я рассержусь серьезно.
— Будьте уверены, граф, что я готов сделать невозможное, чтобы только быть вам приятным; но не забывайте, что я не более как простой охотник.
— Хорошо, хорошо. Если вы теперь обитатель лесов, то только потому, что вам так нравится, но вы будете совершенно другим, если пожелаете.
