— Брешешь ты все.
— Ей-богу. Сейчас он под дверь подсунет.
Марвин попытался было подсунуть купюру под дверь, но не смог — мешал наружный порожек.
— Ну видишь, — донеслось из-за двери, — я ж говорила, брешешь ты все.
— Да как же я подсуну, если не дает порожек? — сказал Марвин, подумал и добавил: — Вот что. Я оставляю вашему знакомому деньги и выхожу на улицу. Вы открываете дверь, берете деньги и выходите на улицу. Там мы и поговорим. Вы ж не боитесь выйти днем на улицу… Если вы выйдете, получите еще столько же.
— Ладно. Иди на улицу и жди там, — проворчала старуха из-за двери.
Марвин спустился вниз и вышел на улицу. Недавно прошел дождь, и лужицы быстро подсыхали на раскаленном асфальте. Около подъезда на складном стульчике сидел старик. Глаза его были устремлены вдаль с сосредоточенностью слепого.
— Мистер, — тихо сказал старик, — почему вы остановились около меня? Я не люблю, когда останавливаются около меня.
— Почему? — зачем-то спросил Марвин.
— Я боюсь людей, — вздохнул старик.
— Я жду человека.
— А… — протянул старик, и Марвину почудилось, что в голосе его прозвучало разочарование, — я тоже жду.
— Кого?
— Жду. Просто жду. Все равно кого или что.
Хлопнула дверь, и из подъезда выползла толстая старуха с морщинистым, словно печеное яблоко, лицом.
— Это вы, что ли? — подозрительно спросила она Марвина. — Чего вам нужно?
— Привратник передал вам деньги?
— Попробовал бы не передать… Говорите, чего вам, а то я здесь на улице торчать не люблю. Вон пусть он торчит. Ему хорошо, он слепой.
— Расскажите, что случилось с Бернис?
— А чего рассказывать? Звонят это поздно вечером, я уж и телевизор выключила в своей комнате. Она сама и открыла. Это все я из своей комнатки слышу. У нас вообще хозяйка так мне говорит: «Если, — говорит, — я сама знакомым открываю, нечего тебе твой старый нос совать». Это она мне. А что я, можно сказать, вынянчила ее, это ей без внимания.
— Я понимаю, — кротко сказал Марвин. — Значит, она открыла. Что случилось дальше?
— А чего дальше?
— Это я вас спрашиваю.
— Да, вот я и говорю. Открыла она, и я слышу, спрашивает: «Что-нибудь случилось с Тэдом?» Тэд — это у ней есть такой. Лысоватенький, но вообще самостоятельный мужчина.
— Это он? — спросил Марвин и показал старухе фотографию Тэда Валенти.
— Смотри, — удивилась старуха. — Он. Он как и есть он.
— Ну и что же случилось дальше?
— Дальше… Они заржали, а Бернис вскрикнула. То ли чего она увидела, то ли ударили ее — не знаю, врать не стану. Только замолчала она. «Ну, — думаю, — сейчас до меня очередь дойдет», — и шмыг под кровать. Вы не смотрите, я еще шустрая. И правда. Они там чего-то между собой поговорили и, я слышу, мою дверь открывают. Хорошо, я ее не заперла, а то они бы сразу поняли, что внутри кто-то есть. А так вошли они, покрутились. Я лежу ни жива ни мертва. Лежу, смотрю на ноги. Четыре ноги. В середине комнаты постояли, подошли к кровати. Один из них говорит: «Нет старухи, ушла, видно, к любовнику». Второй заржал и говорит: «Ладно, пошли, черт с ней». Я так и поняла, что это, значит, черт со мной. «И слава, — думаю, — богу». Смотрю — и вправду ноги к двери двинулись. Ну, потом я как услышала, что дверь входная хлопнула, вылезла. «Ну, — думаю, — сейчас я Бернис скажу, что больше я у ней работать не стану. Что хватит с меня. Что хоть я ее и вынянчила, но терпеть такую жизнь не намерена. Не для того я до седых волос дожила, чтобы как кошка от ейных знакомых под кровати шмыгать». Так ей и хотела сказать. А ее нет. Унесли ее.
— Как унесли? Откуда вы знаете, что унесли? Вы ж были в своей комнате, да еще под кроватью.
— А я и не видела. Я, молодой человек, слышала. Перед тем, как хлопнула входная дверь, один из них и говорит: «Ты смотри, маленькая, а тяжелая. Попробуй ее на себе волочь. Пусть, мол, подкинет полсотни за тяжесть».
— Кто подкинет?
— А я почем знаю, какое-то имя вроде он назвал, да я не помню. Вот и все. Вы мне еще обещали пятерку.
— Вот, держи. И когда это все случилось?
— Да позавчера. Я все жду хозяйку-то. Только ни слуху от нее ни духу. Ну ладно, я пойду, а то озябла я что-то. Да и Бернис вдруг позвонит.
— Значит, вы не помните, о ком они говорили, чье имя поминали?
— Нет. Я б сразу сказала, чего таить-то?
— Хорошо. Я еще раз приеду к вам завтра. Постарайтесь вспомнить имя. Если вспомните, четвертной ваш.
— Врешь ты, — недоверчиво сказала старуха.
— Ей-богу, — улыбнулся Марвин.
— Ну приезжай, даст бог — вспомню.
* * *
Тэд Валенти подошел к двери комнаты босса, но путь ему преградил телохранитель Коломбо.
— Я очень сожалею, мистер Валенти, но есть приказ забирать оружие у всех, кто входит к боссу.
— А что случилось? — встревоженно спросил Валенти.
— Не знаю, у меня приказ.
Валенти протянул телохранителю пистолет, постоял, пока тот ловко не ощупал его, и спросил:
— Теперь можно?
— Идите, мистер Валенти, босс вас ждет.
Валенти вошел в комнату. Он взглянул на главу семьи и наклонил голову:
— Добрый день, дон Коломбо. Вы звали меня?
— Да, Тэд. Марвин и я хотели спросить у тебя, сколько тебе платит дон Кальвино. Нет, нет, Тэдди, не волнуйся. Мы же не налоговое управление. Просто любопытно. Может, это действительно выгодно — шпионить? Расскажи нам, Тэдди-бой.
Коломбо внимательно посмотрел на Валенти и заметил, как тот с трудом проглотил слюну и неуверенно, как бы на пробу, сложил лицо в улыбку. Но улыбка мгновенно исчезла, когда взгляды их встретились.
— Так тебе не хочется ничего рассказать нам? — мягко, почти ласково спросил Коломбо. В его вкрадчивой неторопливой манере было что-то от кошки, которая собиралась поиграть с жертвой.
— Я… я не понимаю, — пробормотал Валенти. — Я не могу понять, шутите ли вы, дон Коломбо…
— Ну, конечно, шутим. Шутим, почему же нам не шутить, когда у нас хорошее настроение, когда нам весело, когда, наконец, я знаю, кто предает и продает меня и всю семью. Согласись, это случается не каждый день, Тэдди, и не каждый день можно накинуть на шею бывшему другу, которого ты собственноручно вытащил из дерьма, хорошенькую удавочку. Можно было бы, конечно, и просто пустить пулю в лоб, но не надо забывать старых традиций.
— Нет, нет, нет! — слабо крикнул Валенти и упал на колени. — Богом клянусь…
— Ты же у нас атеист, — улыбнулся Коломбо.
— Клянусь всем, что вы сделали для меня, дом Коломбо…
