Луи Буссенар - Подвиги санитарки

Побледнев и сжав зубы, Барка, вне себя от ярости, вонзил шпоры в бока своего вороного коня, и тот помчался быстрее ветра. Всадники, которыми командовал Барка, увидели, что их командир куда-то поскакал, устремились за ним и ворвались в расположение итальянских позиций.

Не успев перезарядить ружье, араб схватил его за дуло и стал действовать им как дубиной. Он привстал в стременах и принялся избивать окружавших его итальянцев, которые в страхе отступали перед его бешеным напором. Алжирец подъехал к полковнику почти вплотную; тот навел на него свой револьвер и выстрелил, однако дал промах. Барка размахнулся и изо всей силы ударил противника по голове так, что тот не удержался в седле и стал падать набок. Реакция Барки была молниеносной: бросив ружье, он подхватил своего оглушенного врага под мышки, швырнул его перед собой на коня и с ненавистью прокричал ему в ухо:

— Наконец-то я поймал тебя, негодяй! Я тебе голову отрежу, а твой язык собакам выброшу! Сделаю, как обещал, слово мое твердое!

Алжирец развернулся и, вырвавшись из гущи схватки, поскакал к Фрикет. Подъехав к ней, он бросил итальянца на землю к ее ногам и крикнул:

— Госпожа, я привез тебе пленника.

Всадники, мчавшиеся на полной скорости, не останавливаясь, на полном ходу врезались в расположение итальянцев и смяли их позиции. В образовавшийся прорыв они увлекли за собой еще солдат, за ними ринулась кавалерия. Итальянцы растерялись, стрельба с их стороны стала реже; в ту же брешь хлынула пехота абиссинцев, которая принялась расстреливать противника в упор. Возникла невообразимая паника, остановить которую было невозможно. Офицеры кричали, взывали к чувству долга, просили и угрожали — все было напрасно. Командиры чуть не плакали от ярости и подгоняли солдат саблями и револьверами, однако царившее в рядах смятение было сильнее, чем угрозы или привычка к повиновению. Артиллеристы, пехотинцы, берсальеры, альпийские стрелки[173], обезумев от страха, бросали оружие и бежали не разбирая дороги, ничего не соображая, как тупое стадо!

Да, не было больше победного шелеста плюмажа на касках, да и хвастовства у бедняг заметно поубавилось. Их безжалостное истребление прекратилось только с наступлением ночи. Итальянцы потеряли шесть тысяч убитыми, столько же ранеными, три тысячи попало в плен. Они потеряли также почти всю артиллерию, около семидесяти орудий и все снаряжение. Эта ужасная катастрофа, после которой армии так и не удалось оправиться, необычайно укрепила могущество и престиж Менелика. Негус не стал извлекать выгоду из своей блестящей победы. Он проявил к пленникам не только великодушие, но и отнесся к ним с удивительной учтивостью, простив им расстрел парламентариев и даже пленных. Да, этот человек, которого так охотно высмеивали и оскорбляли, забыл все обиды и повел себя по отношению к побежденным как самый утонченный из цивилизованных европейцев.

Кстати, если уж мы вспомнили о европейцах, закончим рассказ о полковнике, плененном Баркой. Представьте себе охватившие его стыд и досаду, когда итальянец понял, что в роли судьи, который должен был решить его участь, оказалась, по злосчастной случайности, его бывшая жертва. Почти совершенно оглушенный, силясь подняться, он хотел показать, что ему все нипочем, и вызывающе смотрел на девушку и алжирца. Барка в ответ метнул на пленника полный ненависти взгляд и, заскрипев от ярости зубами, бросился на него, пригнул ему шею, заставив упасть на колени, и крикнул:

— Ну-ка, проси прощения у госпожи за то, что ты ее обидел!

— Чтобы я унизил себя перед какой-то французской авантюристкой? Ни за что!

Барка замахнулся саблей, но Фрикет жестом остановила денщика и с достоинством ответила:

— Сударь, я не виновна в том преступлении, за которое вы меня осудили, это было несправедливо, честное слово! Я вовсе не авантюристка, а просто обычная француженка, патриотка, отправившаяся путешествовать. Со мной случались разные приключения. Наверное, самым необычным будет то, что после взятия в плен моего личного врага, итальянского полковника, я отпущу его на свободу.

— Как, вы меня освобождаете?

— Да, мой друг Менелик исполнит мою просьбу.

— А если я не захочу принять от вас этой свободы?

Фрикет побледнела от гнева, и голос ее задрожал:

— Тогда по моему приказу десять оставшихся у меня всадников выпроводят вас ударами плеток за пределы наших аванпостов.

— Вы это сделаете?

— Да, клянусь честью.

— Но зачем вы отпускаете меня, когда у вас имеются мотивы, чтобы ненавидеть меня.

— Да потому, что такая развязка кажется мне изящной… и забавной!

— Забавной! Как вы смеете? Что я вам, игрушка?

— Нет, постараюсь объяснить получше… Я поступаю так, чтобы показать, как я вас презираю. Барка!

— Что угодно госпоже?

— Отвези этого человека как можно дальше, и пусть он ищет свои войска, если от них еще что-то осталось.

Письмо Фрикет. — Резиденция Менелика. — Пленники. — Барка женится. — Врач! — Сокровища мадемуазель Фрикет. — Проект возвращения. — Перспектива скорого отъезда. — …Может быть, она приедет в Париж.

Дорогие папа и мама!

В моих приключениях, как в театральном спектакле, настал перерыв. С тех пор как я в своих последних письмах описывала вам нашу замечательную победу над итальянцами, не произошло ровным счетом ничего. Теперь эти господа нас совершенно не беспокоят, и Жизнь моя стала удивительно скучной и однообразной. Для меня так непривычно тихое благополучие в уюте и бездействии!

Иногда мне кажется, что это не я, а другой человек. Я вспоминаю все испытания, выпавшие на мою долю за время войны в Корее, экспедиции на Мадагаскар, сражений в Абиссинии, и иногда спрашиваю себя, а может быть, это мне приснилось, а на самом деле я сижу у себя дома и немного задремала над книжкой о приключениях Фрикет! Но нет, я действительно нахожусь в Абиссинии, в которой благодаря энергии негуса и отваге его подданных воцарились мир и покой.

Здешний климат удивительно благотворен для здоровья. Меня больше не лихорадит, нет слабости и недомогания, как на Мадагаскаре. Чувствую себя превосходно! Правда, я не успела толком поболеть, мне срочно пришлось вылечиваться.

Итак, я совершенно здорова и готова вновь отправиться в какое-нибудь путешествие! Но о чем это я — наверное, «спятила», как выражается Барка, то есть сошла с ума… Говорить об отъезде, когда еще не было возвращения! Пока что я нахожусь в центре Абиссинии, в королевских покоях Менелика, и, прежде чем снова пускаться в дальнюю дорогу, мне необходимо заехать домой и расцеловать вас. И еще: откровенно говоря, мне очень хочется ощутить себя маминой дочкой. Утром кофе с молоком в постели, днем — бифштекс с запеченной картошкой, кусочек макрели[175] и немножко мягкого сыра.