Внезапно позади меня раздался легкий шорох. В том положении, в каком я находился в данную минуту, меня мог столкнуть в пропасть даже пятилетний ребенок… Я мгновенно развернулся, держа в вытянутых вперед руках револьвер и фонарик, но это был всего-навсего мой старый друг козел. Заметив зловещий блеск в его желтых глазах, я уже начал было опасаться, что он явился, — дабы отомстить мне за свой прерванный сон, но, к счастью, это было не так. Его явно привело сюда или любопытство, или внезапно вспыхнувшая тяга к дружескому общению. Я осторожно, косясь на его рога, отодвинулся от пропасти, нежно, как мог, погладил его по голове и поспешил ретироваться. Еще несколько таких приключений, и меня хватит удар еще до наступления рассвета.
Тем временем дождь, так же как и ветер, несколько утих, зато туман стал еще более плотным. Мгла буквально клубилась вокруг меня, лепилась к одежде и почти лишала меня возможности двигаться. Видимость уменьшилась до четырех метров. Ненадолго мной овладело беспокойство за Хатчинсона, затерянного где-то в этой белой вате, однако я быстро понял, что ему будет гораздо легче выпутаться из своей ситуации, чем мне из моей. Я шел вперед, стараясь, чтобы ветер дул в мою правую щеку, поскольку только это служило залогом, "что я иду по направлению к замку.
В результате я только случайно не врезался головой в каменную стену, окружавшую замок. Но хотя этого мне удалось избежать, ответить на вопрос, с правой или левой стороны от ворот я нахожусь, было для меня непосильной задачей. Я пошел вдоль стены влево, стараясь в темноте нащупать калитку и при этом ни во что не врезаться. Уже через десяток метров я почувствовал, что стена сворачивает под прямым углом. Это означало, что я нахожусь с восточной стороны замка, то есть слева от главного входа. Пришлось развернуться и идти в обратном направлении.
Мне крайне повезло, что я подходил именно с этой стороны и ветер дул мне в лицо, иначе бы мне ни за что не учуять запаха табачного дыма. Запах этот, конечно, не шел ни в какое сравнение с отравляющим веществом, выделяемым сигарами Хатчинсона, и все-таки это был табачный дым. Кто-то курил около ворот. Тот, кто первым запретил курение на посту, был весьма неглупым человеком. И охраннику у ворот предстояло теперь в этом убедиться. Меня никто никогда не учил, как укрощать козлов на краю пропасти, зато многочисленные способы ликвидации охраны были крепко вбиты в мою голову.
Человек опирался об угол ворот. Огонек сигареты давал возможность достаточно точно определить местоположение его лица. Я зажал в руке дуло револьвера и ждал. Когда он затянулся в третий раз и кончик его сигареты раскалился достаточно, чтобы максимально затруднить ему возможность что-либо видеть перед собой, я сделал резкий шаг вперед и нанес сильный удар рукояткой револьвера по тому месту, где должна была находиться его голова. Естественно, если он был нормально сложен. К счастью, его сложение не было аномальным.
Он упал на меня, я подхватил его, и в это время что-то весьма чувствительно ударило меня в бок. Я позволил ему продолжать свое падение самостоятельно и занялся предметом, вонзившимся в мой плащ. Это был штык с весьма, скверным, на мой вкус, острием, насаженный на карабин калибра 7,69. Меня это несколько удивило: откуда тут армейский карабин? Наши друзья должны были быть весьма обеспокоены; если принимали такие меры предосторожности. Но у меня уже не было времени выяснять, как много они знали или подозревали. Впрочем, у них его тоже не было. Приближался день.
Я взял карабин и направился в. сторону пропасти, нащупывая перед собой дорогу штыком. Таким образом я страховался от возможности слишком поспешно оказаться в том месте, за которым есть уже только Вечность. Благополучно добравшись до края пропасти, я двинулся обратно, держа карабин таким образом, чтобы его приклад оставлял в грунте две параллельные полосы, кончающиеся у края скалы. Когда забрезжит рассвет и новый стражник начнет искать своего предшественника, он увидит эти следы и сделает правильный вывод.
Разоруженный мною тип слабо стонал. Прекрасно. Если бы он был без сознания, мне пришлось бы его нести. Я сунул ему в рот платок, и стон прекратился. Это было очень негуманно, ибо, имей он насморк, его ждала бы смерть от удушья в течение нескольких ближайших минут. Но у меня не было времени на обследование его гайморовых пазух, и вообще, моя жизнь волновала меня гораздо больше, чем его.
Он не пробовал ни бежать, ни сопротивляться, тем более что к этому времени его ноги уже были опутаны веревками, а руки крепко связаны за спиной. Кроме того, в его ребра жестко упирался мой револьвер. Я велел ему идти вперед, и он пошел. Когда мы добрались до расщелины, ведущей к пристани, я велел ему лечь на землю, привязал его руки к лодыжкам и оставил лежать там. Дышал он, по моим наблюдениям, достаточно, свободно.
Сам я вернулся к воротам и, убедившись, что там не появился другой стражник, двинулся к парадному входу замка. Двери не были заперты. Я отворил их, крайне сожалея, что не одолжил у своего пленника фонаря, который у него наверняка был. В холле царил полнейший мрак. Больше всего я боялся опрокинуть какое-нибудь средневековое рыцарское снаряжение или выколоть себе глаз, наткнувшись на острие старинного меча или оленьих рогов. Пришлось вытащить из кармана мой минифонарик, но, увы, батарейки сели, и с его помощью нельзя было рассмотреть даже циферблат часов, поднесенных к самым глазам.
Еще вчера, глядя из вертолета, я отметил, что замок имеет форму симметричного квадрата, но занимает только три его стороны. Следовало предположить, что если парадные двери находятся в средней части замка, обращенной к морю, то главная лестница — прямо напротив. В таком случае я мог двигаться более свободно, так как вряд ли кто-либо стал бы устанавливать доспехи или рога в центре холла.
Так оно и оказалось. Я спокойно добрался до лестницы, но, поднявшись на десять ступенек, обнаружил, что дальше лестница раздваивается. Я выбрал правую сторону, так как именно оттуда брезжил слабый свет. Шесть ступеней, новый поворот, восемь ступеней — и я оказался в коридоре. Именно здесь и находился источник увиденного мной света. Я мысленно благословил архитектора, выбравшего в качестве материала для лестницы мрамор, благодаря чему мне удалось преодолеть двадцать четыре ступени абсолютно бесшумно…
Свет проникал сквозь приоткрытую дверь, и я рискнул заглянуть внутрь. Все, что мне удалось увидеть, это часть шкафа, кусок ковра и угол постели, с которой свисала нога в ботинке. Из комнаты раздавался мощный храп. Я толкнул дверь и вошел внутрь.
Собственно, целью моего визита в замок была встреча с лордом Кирксайдом. Но хотя мне и не были известны привычки лорда, не подлежало сомнению, что он ее имел обыкновения ложиться в постель в ботинках, брюках, подтяжках и спортивной каскетке. Точно так же и карабин с примкнутым штыком вряд ли был обычным спутником лорда Кирксайда в постели. Лицо спящего прикрывал козырек каскетки. Большой фонарь и наполовину опорожненная бутылка виски украшали ночной столик. Стакана нигде не было видно, впрочем, он и не был нужен, так как, судя по всему, я имел дело с одним из тех, кто умеет пользоваться простыми радостями жизни, не давая при этом соблазнить себя дешевыми реверансами современной цивилизации. Передо мной несомненно находился верный страж, который со всей ответственностью подготовился сменить на рассвете своего предшественника у ворот шотландского замка. Только уже некому будить его, и нет сомнений, что без посторонней помощи ему не проснуться раньше полудня. А проснувшись, он ощутит великую жажду, и потому я бросил в початую бутылку несколько таблеток из тех, что получил от аптекаря в Торбэе. После этого я мог со спокойной совестью покинуть комнату, прихватив с собой его мощный фонарь.
