Во всяком случае, катер стоял наготове за скалами, шагах в двухстах от базара, а немного подальше, в двух кабельтовых от берега, смутно виднелись чёрные очертания «Электро» и мерцавший на нём огонёк.
Саркани и марокканка уселись в одном из самых тёмных уголков, рядом с группой уже уснувших горцев. Здесь они могли поговорить о своих делах, не опасаясь, что их кто-нибудь услышит; но доктор, завернувшись в дорожный плащ, ловко пробрался к группе спящих. Никто не обратил на него внимания. Матифу тоже постарался как можно лучше спрятаться и стоял наготове, ожидая условленного знака.
Саркани и чужестранка говорили по-арабски, вполне уверенные, что их здесь никто не поймёт. Но они ошибались. Доктор прекрасно знал все восточные и африканские наречия, и ни одно слово из разговора Саркани и марокканки не ускользнуло от него.
– Ты получил в Сиракузах мою телеграмму? – спросила женщина.
– Получил, Намир, – ответил Саркани, – и мы с Зироне на другой же день выехали.
– А где Зироне?
– В окрестностях Катании; он набирает там новую шайку.
– Тебе, Саркани, надо завтра же съездить в Рагузу и повидаться с Силасом Торонталем.
– Съезжу и повидаюсь. Но ты не ошиблась, Намир? Мне действительно пора показаться?
– Конечно. Дочь банкира…
– Дочь банкира… – повторил Саркани таким странным тоном, что доктор поневоле вздрогнул.
– Да, дочь Торонталя!
– Как же так? Она даёт волю своему сердцу, не спросясь моего согласия? – насмешливо продолжал Саркани.
– Тебя это удивляет? А между тем это так. Но ты ещё больше удивишься, когда узнаешь, за кого хочет выйти Сава Торонталь.
– Верно, какой-нибудь разорившийся дворянчик, мечтающий поправить дела при помощи миллионов тестя.
– Да, – сказала Намир, – молодой человек очень знатного происхождения, но без средств…
– И как же зовут этого нахала?
– Петер Батори.
– Петер Батори! – вскричал Саркани. – Петер Батори собирается жениться на дочери Силаса Торонталя!
– Успокойся, Саркани! – сказала Намир. – Что дочь Силаса Торонталя и сын Иштвана Батори влюблены друг в друга – для меня это уже не тайна. Но, быть может, Силас Торонталь и не подозревает об этом?
– Это он-то! Не подозревает? – переспросил Саркани.
– Очень может быть. Да он ни за что и не согласится.
– Кто знает? – возразил Саркани. – Силас Торонталь способен на всё… способен даже дать согласие на этот брак, – хотя бы для того, чтобы успокоить свою совесть, если только за эти пятнадцать лет у него пробудилась совесть. К счастью, я тут и постараюсь спутать его карты. Завтра же буду в Рагузе!
– Это хорошо, – одобрила Намир, видимо имевшая на Саркани большое влияние.
– Дочь Силаса Торонталя будет только моею, Намир, и благодаря ей я снова разбогатею.
Доктор узнал всё, что ему было нужно знать, и дальнейший разговор чужестранки и Саркани его уже не интересовал.
Один негодяй приехал сватать дочь другого негодяя и будет домогаться её руки. Вот он – суд божий! Теперь уже нечего опасаться за Петера Батори, ибо нависшую над ним опасность отведёт не кто иной, как его соперник! Итак, незачем вызывать Петера в Катаро, незачем увозить человека, который добивается чести стать зятем Силаса Торонталя.
"Пусть эти мошенники породнятся и заживут одной семьёй, – решил доктор. – А там мы посмотрим".
И он потихоньку ушёл, подав Матифу знак следовать за ним.
Матифу не спрашивал, почему доктор Антекирт собирался похитить пассажира с "Саксонии"; не спросил он и о том, почему доктор теперь отказывается от своего намерения.
На другой день, десятого июня, в девятом часу вечера двери парадной гостиной особняка на Страдоне широко распахнулись, и лакей громко доложил:
– Господин Саркани.
Прошло уже четырнадцать лет, как Силас Торонталь покинул Триест и поселился в Рагузе, в роскошном особняке на Страдоне. Он был далматинцем и, естественно, уйдя от дел, решил вернуться в родные края.
Тайна была строго соблюдена. Вознаграждение за донос в точности выплачено предателям. Таким образом в руки Торонталя и его бывшего триполитанского доверенного попало целое состояние.
После того как двое осуждённых были казнены в крепости Пизино, после того как граф Матиас Шандор, совершив побег, погиб в волнах Адриатики, последовала конфискация их имущества. Дом и небольшое имение, принадлежавшие Ладиславу Затмару, были проданы за бесценок, не осталось даже денег на содержание его престарелого слуги. После Иштвана Батори также ничего не осталось, поскольку он не располагал состоянием и зарабатывал на жизнь уроками. Зато замок Артенак и его богатые угодья, рудники и леса, покрывающие северные склоны Карпат, – все это достояние графа Матиаса Шандора представляло значительную ценность. Его разделили на две части: одна была конфискована государством и пошла на уплату вознаграждения доносчикам, другая секвестрована, и её должны были выдать наследнице графа по достижении ею восемнадцатилетнего возраста. А если бы девочка умерла, не достигнув совершеннолетия, то капитал окончательно перешёл бы в казну.
На долю доносчиков пришлось более полутора миллионов флоринов[4], которыми они могли располагать по своему усмотрению.
Сообщники решили, что им прежде всего надо разлучиться. Хитрому Саркани вовсе не улыбалось оставаться подле Силаса Торонталя. У последнего тоже не было ни малейшего желания поддерживать отношения со своим бывшим агентом. Поэтому Саркани уехал из Триеста, захватив с собою Зироне, который, не покинув приятеля в беде, тем более не был склонен оставить его в дни преуспеяния. Оба они куда-то канули, и банкир больше о них не слышал. Куда же они направились? Конечно, в какой-нибудь крупный европейский город, где мало интересуются происхождением человека, лишь бы он был богат, как не интересуются и происхождением его состояния, лишь бы он проматывал деньги не скупясь. Словом, в Триесте никто уже не вспоминал этих проходимцев; да знал-то их в сущности лишь один Силас Торонталь.
Когда они уехали, банкир с облегчением вздохнул. Он думал, что теперь ему уже нечего опасаться человека, который был замешан в его тёмных делах и всегда мог воспользоваться этим. С другой стороны, хоть Саркани и разбогател, полагаться на такого рода людей всё-таки нельзя; легко доставшиеся деньги легко растрачиваются, а прокутив состояние, Саркани не постесняется вернуться к своему былому сообщнику.
Полгода спустя Силас Торонталь, предварительно поправив свои пошатнувшиеся дела, закрыл банкирскую контору и окончательно переехал из Триеста в Рагузу. Он не сомневался, что губернатор – единственный человек, знавший, какую роль сыграл банкир в раскрытии заговора, – безусловно сохранит все в тайне, но этого ему было мало: он хотел удержать за собою весь престиж и воспользоваться всеми благами, какие сулило ему богатство, куда бы он ни переехал.
