Слуга Янаркина снял один из ящиков и открыл.
– Оооо! – зашумела толпа.
Ящик был полон до краев. Серебряными монетами. Он был набит серебряными тренни.
Всего ящиков было восемь. Если каждый из них полон тренни, то здесь целое состояние.
– Я не мудрец, убеждающий людей одними лишь словами! Я торговец! Торговцы приносят людям счастье с помощью товаров и денег! Я не похож на человека, обманывающего словами! – выкрикнул Янаркин и, зачерпнув из ящика, швырнул деньги в толпу.
Серебряные монеты, крутясь в воздухе, точно снежинки, посыпались людям на головы. «Ооо, серебро… оно настоящее!», «Настоящие серебряки!» – стали раздаваться возбужденные возгласы. Ничего удивительного. Если тратить деньги мудро, то в некоторых местах можно на один тренни жить месяц.
Глаза толпы были прикованы к источнику серебряных монет.
Янаркин развернулся и швырнул еще одну пригоршню.
– Вот вам! Берите! Компания Дива раздает серебро людям!
Монетки вновь затанцевали, зазвенели в воздухе. Люди побросали оружие и кинулись за ними.
– Я торговец! Торговцы не причиняют вреда! Мы раздаем эти серебряные монеты ради нашей торговли! Мы знаем, что раздача денег ведет к процветанию, а процветание даст нам больше денег! Если думаете, что я вас обманываю, возьмите монету и присмотритесь! Они настоящие! Настоящее серебро!
Еще звон монет. Янаркин кидал горсть за горстью, а потом наконец бросил весь ящик с остатками содержимого.
Его слуга тоже открыл один из ящиков и принялся разбрасывать деньги горстями.
Ни один человек из всей толпы уже не держал оружия. Нужно же было собирать деньги. Им было не до оружия.
– Подождите. Постойте! – кричал Хильде, но его голос тонул в общем гаме.
Даже копейщики явно разрывались между стремлением держать толпу в узде и желанием самим собирать деньги. Поняв это, Янаркин подошел и принялся сыпать серебро прямо в их ладони.
Милике наблюдал за происходящим с бесстрастным лицом. Не то чтобы у него не было тяги к золоту и серебру. Нет, Милике знал, сколь недалёки люди и сколь велика мощь денег. И он знал, что идеалистические слова Хильде не действуют ни на то, ни на другое.
Хильде и Мойзи хватали подбирающих монеты людей за плечи и старались переубедить, но тщетно.
Лоуренсу хотелось плакать. Он не мог принять, что Янаркин – тоже торговец. Он не мог принять это как способ ведения дел.
Задавить Хильде и Диву таким образом – это совершенно то же самое, что прибегнуть к старой силе.
Тирания денег – тирания, доступная лишь сверхбогатым.
Перед ней слова, правота – все теряет смысл.
И вот таким грубым, уродливым способом давили мечту Хильде и Дивы. Торговцы мечтали об идеальном мире, другие торговцы обращали эту мечту в пыль.
Победа громадной силы, давящей без разбору все, что на ее пути.
Милике сказал, что мир не изменить. Не изменить. Мир не изменить. И это была правда, потому что большинство людей не изменить. Да, это была правда.
Хильде кричал, пока не осип, но без толку.
Лоуренс со всей силы стукнул по оконной раме и встал.
Потянулся к пеньковой суме, лежащей на столе.
Око за око. Меч за меч. Золото за серебро.
Лоуренс начал развязывать суму, но Хоро его остановила.
– Ты, не делай глупостей!
– Глупость! О да, это глупость! Но я не могу просто стоять и смотреть! Я не могу позволить им победить вот так!
Впрочем, он не думал, что, если будет разбрасывать золото, это что-то изменит.
Он знал, что не изменит.
Но все равно не смог удержаться от того, чтобы прокричать это. То, что он видел, было абсолютно непростительно.
Он и Хоро тянули суму каждый на себя, и золотые монеты высыпАлись на стол. Также на столе оказались записи Хильде, основанные на том, что он помнил как казначей компании Дива, и котомка Коула.
И молот тоже выпал. Лоуренс уставился на него.
Молот с символом солнца, призванным вести здешние земли, а может, и целый мир в прекрасное будущее.
– Это судьба, – промолвила Хоро дрожащим голосом. Ее голос был подобен сухому ветру – как будто она плакала столетиями. – Есть вещи, которые нельзя изменить. Да, в мире много таких вещей…
Милике тоже так говорил. Если бы мир можно было изменить, те, у кого есть сила, уже сделали бы это.
Хоро не изменилась. И не смогла изменить устройство мира, отобравшего у нее все.
Лоуренс выпустил суму, пошатнулся и упал на ягодицы. Хоро, продолжая держать суму, смотрела на него полным боли взглядом. С улицы доносился невероятный шум. Лоуренс уже не слышал голоса Хильде.
И никто бы уже не услышал.
– Страдая из-за этого, я проделала весь свой путь.
Она имела в виду, что и Лоуренс должен страдать?
Но он-то не был мудрым волком. Лоуренс смотрел на Хоро в отчаянии.
– Но, ты… – Хоро нагнулась к Лоуренсу и обняла его голову обеими руками. – Даже я не смогла бы это выдержать, если бы не ты. Я смогла идти вперед, потому что ты тянул меня за руку. Поэтому – идем.
Она так говорила, как будто это Лоуренс заставил Хоро проделать весь этот путь.
– Мир не изменить. Но мы оба обрели нечто драгоценное. Идем… мы должны удовлетвориться тем, что имеем.
Лоуренс мучительно искал слова.
Однако слова не приходили. Он сумел лишь вздохнуть – почти всхлипнуть – над собственной беспомощностью и неспособностью поделать хоть что-то, кроме как слушать звуки, с которыми давят мечту торговцев.
Неужели это правильно? Неужели это простительно? Неужели нет Единого бога? Почему те, кто правы, должны оставаться ни с чем?
Мир суров, холоден и бессмыслен.
Мало у кого мечты сбываются. Мало кто их даже видит.
Лоуренс плакал. Плакал без утайки.
Он глядел на плоды трудов Хильде, раскиданные по полу, и на котомку Коула, который сейчас в Киссене, вне всяких сомнений, по-прежнему цепляется за свою мечту.
Сейчас и то, и другое стоило одинаково.
Теперь, когда мечта Хильде разбита, драгоценные заметки казначея – просто осколки прошлого. Бумаги, выглядывающие из котомки Коула, – тоже пустые обертки. Мальчик потратил все свои деньги на то, чтобы купить их у мошенника, а они оказались никчемными. Скоро и записи казначея Хильде будет ждать та же судьба.
Жизнь подобна мешку. Сколько его ни латай, дорогие сердцу вещи все равно будут вываливаться.
Коул все еще цеплялся за свою мечту. Лоуренс подумал, что это очень жестоко.
Если уж такие, как Хильде и Дива, не могут преуспеть, то кто в этом мире может?
Лоуренс смотрел на разбросанные бумаги. На бесполезные, никчемные свитки.
В конечном счете деньги – это всё. Не мечту, не правоту – деньги можно видеть, к ним можно притрагиваться, они позволяют человеку есть.
