Шатаясь по Ленинграду, боевики быстро сообразили, что не только в Смольный, но и в районные советские и партийные учреждения с бомбами и гранатами им не пройти. Старательные молодые милиционеры в аккуратной форме ретиво несли службу. Требовали пропуска, документы, удостоверяющие личность. Вежливо козыряли и объясняли, что посторонним проходить не разрешается.
Наконец боевики нашли подходящий объект.
— Читайте, — сказал Мономахов, протягивая газету. — Нам это подойдет…
В газете сообщалось, что седьмого июня в Деловом и Дискуссионном клубе (Мойка, 29) состоится очередное заседание философской секции под председательством Позерна. Доклад на тему «Американский неореализм» будет прочитан Ширвиндом.
Немедленно отправились на Мойку. В Деловом и Дискуссионном клубе была суета, и все двери были нараспашку. Трое мужчин не спеша побродили по клубу, заглянули чуть ли не в каждую комнату, осмотрели входы и выходы.
Вечером в Левашовском лесу, потягивая коньяк и расправляясь с комарами, составили план действий.
* * *
Минут за десять до объявленной лекции, на которую собрались преподаватели Института красной профессуры, студенты и лекторы-пропагандисты, в вестибюль клуба вошли трое. Не спеша огляделись по сторонам и направились к столику, где регистрировались посетители.
— Простите, Ширвинд здесь будет лекцию читать? — спросил один из пришедших у сотрудницы клуба.
— Да, здесь… Пожалуйста, не задерживайтесь… Лекция скоро начинается. Прошу записаться в книге. Документы у вас имеются?
Вопрос о документах вызвал некоторое замешательство у пришедших, но женщина была занята делом и не обратила внимания на странную реакцию пришедших.
— Пожалуйста, — сказал один из них, мрачноватый мужчина с тяжелыми глазами и неподвижным, будто каменным лицом. — Вот мой партбилет.
— Почему у вас такой маленький номер партбилета? — спросила сотрудница, листая странички, чтобы проверить уплату взносов.
— Я из Москвы, у нас там маленькие номера, — после явной запинки ответил посетитель. — Видите, я в книге регистрации так и записал «м/б» — «московский билет».
Отметка успокоила насторожившуюся было сотрудницу клуба. Двое других тоже зарегистрировались в книге, и документы их не вызвали никаких вопросов.
— Простите, как пройти в буфет? — спросил один из пришедших. — У нас в гостинице испортился кипятильник… Может быть, мы успеем выпить по стакану чая.
— Пожалуйста, по коридору налево… Просьба не задерживаться, товарищи.
Мрачноватый мужчина снял макинтош и повесил его на вешалку. Двое других были в пиджаках и раздеваться им не потребовалось.
Из буфета они возвратились, когда лекция уже началась.
— Проходите скорее, товарищи… Просьба не шуметь.
В небольшом зале, где Ширвинд начал читать лекцию, никто не обратил внимания на человека с портфелем, осторожно, как это делают опоздавшие, открывшего дверь. Только лектор досадливо поморщился. Ширвинд не любил, когда во время лекции начинают вот так, бочком проскальзывать в дверь и на носках проходить по залу к свободным местам.
На этот раз вошедший не стал проходить от дверей. Он настороженно замер, и рука его скользнула под пиджак.
Из-за полуприкрытой двери раздалась короткая команда.
— Бросай!
Вошедший Мономахов выхватил из-под пиджака бомбу и тренированным движением кинул ее к креслам.
Пороховая гарь воспламенившегося запала пронеслась по залу.
Лектор остановился на полуслове. Оцепенелыми глазами он смотрел, как, курясь беловатым дымом, летит кругляк, начиненный взрывчаткой.
Кругляк тяжело шлепнулся на пол, заставив слушающих лекцию вскочить на ноги.
Оцепенение прошло. В рядах кинулись в сторону от бомбы, которая наискось катилась по полу, виляя на неровностях паркета.
Взрыва не последовало.
Крайний из слушателей кинулся к Мономахову, все так же стоявшему возле полураскрытой двери. Ухватил его за рукав и занес кулак для удара.
В это мгновение в двери появился Ларионов и кинул вторую бомбу.
Мономахов, ощутив цепкую хватку чужих пальцев, пришел в себя. Рванулся, уклоняясь от кулака, выхватил браунинг, выстрелил в живот тому, кто пытался его задержать, и быстро выскользнул за дверь.
В зале тяжело и глухо ударил взрыв. Посыпались разбитые стекла, распахнулась дверь, и клубы седого дыма вывалились в коридор. В дыму стонали, кричали и ругались, что-то падало и трещало.
На бегу, почти не оглядываясь, Ларионов швырнул в дым гранату.
В вестибюле боевиков остановить было некому. Соловьев, прикрывавший террористов у входа, тоже выскочил из клуба и побежал по улице, держась поодаль, за Мономаховым и Ларионовым.
Мономахов и Ларионов громко кричали:
— Скорее! Милиция! На помощь!
— Бросили бомбу!..
— Люди гибнут!..
Из-за угла вывернулся, придерживая на бегу кобуру нагана, молоденький милиционер.
— Что случилось?
— В клуб! Бегите скорее… Там бросили бомбу! — крикнул Ларионов.
— Взорвали клуб!.. Люди погибают! — добавил подскочивший Мономахов.
Будь милиционер поопытнее, он бы задумался, почему эти двое, громко призывающие на помощь, бегут прочь.
Но у милиционера были наивные глаза, еще не потерявшие мальчишескую синеву, новехонькая гимнастерка, полученная всего месяц назад, при вступлении в милицию. Услышав про гибнущих людей и бомбы, увидев клубы дыма, которые вываливались из окон, он выхватил из кобуры наган и помчался к клубу.
Трое соединились на перекрестке квартала за два от клуба. Окликнули дремавшего извозчика и поехали к вокзалу. Успели как раз к отходу пригородного поезда и через час оказались на укромной полянке возле шалаша.
— Вкатили большевичкам горячего под хвост, — сказал Мономахов, ухватил бутылку коньяка и ловко вышиб пробку.
Не успел он сделать и глотка, как Ларионов вырвал у боевика бутылку и швырнул ее в ивняки.
— Уходить! — приблизив к Мономахову серое лицо, крикнул старший. — Немедленно уходить!.. Прямо к границе. Никаких остановок и обходов… Будем пробиваться силой!
Торопливо собрали имущество и продукты. Оставшиеся бутылки по приказу Ларионова побросали в болото. Раскидали хрупкий шалаш, присыпали место хвоей и прошлогодними листьями.
Проверили оружие и, ступая след в след, пошли по направлению к Черной речке. В белесом свете июньской ночи по-звериному неслышно скользили в кустарниках, крались по опушкам; проскакивали безлюдные по позднему времени лесные дороги и далеко обходили жилые места.
