Я человек опытный, в немецком плену многое повидал, но такого издевательства, как в этом лагере, не встречал… Надзиратели были украинские националисты. Они пощады не знали. Но самое главное началось через несколько месяцев. Прибыл в лагерь некий полковник Русской освободительной армии — это так власовцы себя именовали — Соколов.
Внешне спокойный, даже любезный, разбирался в музыке, искусстве, со мной, например, сразу начал беседовать о музыке. Знал, чем взять. Но, конечно, никого обмануть он не мог. Всем было известно, что он занят вербовкой в гитлеровскую разведку. Поэтому разговоры эти были цветочки, ягодки появились позже. Как-то раз повел меня Соколов в подвал, где пленных пытали. Насмотрелся я там… И тогда, не скрою, дрогнул… Еще недели две работал надо мной Соколов, но я был уже не человек. На все был согласен. Перевели меня в обычный лагерь для военнопленных. Приставили ко мне одну личность, чтобы следил. Получил я задание от Соколова, как мне вести себя, когда придут советские войска, что говорить при проверке — Соколов знал, что пленных проверяют, — и как вести себя дальше. Видно, Соколов уже не о войне думал, а о делах послевоенных. Пришли наши, допрошен был я, направлен в части. Воевал честно, окончил войну. Все кошмары остались позади. Главное, я избавился от Соколова.
Это произошло еще в лагере. Дружил я там с одним парнем. Был он москвич, как и я, неженатый, имел в Марьиной роще домик. Мать там у него жила, но тогда он уже не знал, жива ли она. Умер этот парень от туберкулеза. Фамилия его была Козлов.
Во время проверки я назвался Козловым. Козлов попал в лагерь недавно, проверить было трудно, пленные в этом лагере плохо знали друг друга. Так я стал Козловым. Вы можете думать что угодно, но я сменил фамилию только для того, чтобы избавиться от Соколова и всего, что с ним связано. После демобилизации приехал в Москву. Ведь Козлов-то москвичом был. Пришел к тому домишке в Марьиной роще, где жил Козлов. Мать его умерла. А я продолжал носить фамилию Козлова. Так и жил. Сначала воспоминания о спецлагере, Соколове мучили, терзали… Но время шло, никто меня не тревожил. Я и сам стал забывать о прошлом — как-никак почти двадцать лет… — Нахабин опустил голову.
— Скажите, — Миронов пристально всмотрелся в полное лицо Нахабина, — вы помните тех людей, которых вербовал Соколов?
Нахабин задумался.
— Кое-кого помню, — сказал он. — Фамилию-то нет, конечно, а вот лица некоторых помню. Встретил бы — узнал.
— Никого никогда не встречали?
— Нет, — ответил Нахабин. — Никого.
— А в последнее время вас никто не навещал по этим спецлагерным делам?
— Нет, — покачал головой Нахабин, — никто не навещал. Да и как меня найдешь?
— Скажите, а в том лагере, где содержались вы перед приходом нашей армии, никого, кроме вас, не было из спецлагеря?
Нахабин оживился:
— Был! Был один. Я его сразу узнал. Он и в спецлагере был, и потом в лагере оказался. Я вначале думал: не следить ли он за мной приставлен? Но потом понял: нет. Сторонится меня, спешит уйти, если где встретит. Я и счел, что он по тому же делу.
— Фамилия? — спросил Миронов.
Нахабин долго смотрел перед собой, тер рукой лоб.
— Нет, — наконец сказал он, — не вспомню. Да, вероятнее всего, я и не знал его фамилии.
— А какие-либо подробности о нем? Где служил до плена? Где попал в плен?
— Кажется… — медленно припоминал Нахабин, — кажется, кавалерист, казак… Не могу вспомнить, был ли он офицером или сержантом, такой белесый, лихой, белые глаза… Его так и звали: «Белоглазый».
— Постарайтесь вспомнить фамилию и имя этого человека, кроме того, его внешность.
— Я сделаю все, а что со мной будет?
— Все проверим, разберемся, передадим дело судебным органам. Вы работайте. Пока никто не собирается предъявлять вам какие-либо обвинения. Советую обо всем написать и оставить это признание у нас.
— Позвольте сделать это сейчас, — попросил Нахабин.
— Пожалуйста, делайте.
Луганов явился в кабинет следователя в тот момент, когда несуразно длинный, исхудалый Ярцев начал давать показания.
— При немцах? — отвечал он на вопрос следователя, когда вошел Луганов. — При немцах я работал. Так мало ли нас таких было!
— Давайте-ка, Ярцев, с самого начала, — попросил следователь.
— Вот говорят: служил, мол, немцам, — начал свой рассказ Ярцев. — А как все было? Я до войны срок имел. Отбыл его день в день. Вышел. Уехал из Львова. Тут война, мобилизовали меня, а немцы как трахнут! Я и смотался. У меня во Львове подружка была, я — к ней. Сижу жду. Пришли немцы. Требуют, чтоб военнослужащие прошли регистрацию. Я зарегистрировался, а они про меня все вызнали. Документы-то у них в руках. Вот я и стал служить немцам как пострадавший при Советах. Работал шофером в комендатуре.
— Расскажите о своей работе с полковником Соколовым, — бесстрастно сказал следователь.
Луганов следил, как меняется выражение лица Ярцева. Сначала на нем отразился ужас, потом раздумье.
— Лады, — согласился он наконец. — Раз вы его за уши прихватили, я не против. Познакомился с Соколовым в Львовском спецлагере в сорок четвертом. Приехал он, когда немцам уже хана приходила. Но мужик он был с головой. Я это знал. Вербовал он русских пленных в разведку. Я при нем шофером был.
— Только ли шофером?
Ярцев подавил вздох и сознался:
— Подручным стал. Но если кто и наплел вам о моих пытках, то это враки. У него для этого другой был. Кущенко. Из ОУНа. Тот умелец… А я что! Помогал — и все.
— Пытать помогал?
Ярцев поморгал ресницами.
— Заставляли, — ответил он нехотя.
— Кто заставлял?
— Соколов. И другие.
— Расскажите о своих обязанностях.
— Да какие обязанности! Вызовет Соколов, скажет: ну-ка вот поработайте над этим. Кущенко пытает, а я так… Навроде помощника. Струмент ему подношу…
— Какие инструменты?
— Ну, там бич, иголки… Всякое бывало.
— Вы лично принимали участие в пытках?
— Я?… Да чего я! Просто присутствовал… И без меня искусников хватало.
— Почему вы не ушли с немцами?
— А чего мне было уходить? Я ничего такого не делал. Против своих не воевал.
— Каким образом вы встретились с Соколовым после войны?
— А в Крайске. Я уж и думать о нем забыл. Раз сижу на набережной, у речного вокзала, гляжу — подходит. Я поначалу чуть сознания не лишился. Он ведь мне в лагере каждую ночь снился. Я ж его, как сатану, без того, чтоб не перекреститься, видеть не мог. А тут он…
— Что же вы не сообщили о его появлении?
— Да он насквозь человека видит!.. Побоялся.
