Зоя попыталась собрать все в памяти и определиться во времени. Когда она покинула шхуну, еще было светло. Наверно, через полчаса она потеряла сознание. Так продолжалось несколько раз. Но потеря сознания в холодной воде не должна быть продолжительной. Сейчас тоже светло. Значит, идет еще первый день.
Через минуту она с ужасом убедилась, что ее расчеты рассыпались, как карточный домик. Сейчас еще начало августа, в море нет ночи.
Только тут она вспомнила о часах. Поднесла к глазам руку. Стрелки разрезали циферблат сверху вниз.
«Шесть часов! Шесть часов. Чего — утра или вечера? Ах, как хорошо, если бы ночи. Тогда можно точнее считать время».
Но она тут же отогнала от себя эту мысль. Как мучительно тянулись бы ночные часы в море.
Время! Как мало она раньше думала о нем. В ее жизни оно пробегало так быстро, что его часто не хватало. А сейчас оно лишнее, его некуда деть.
Впрочем, здесь, на ее плотике, время должно протекать так же, как и там, на земле или на корабле, у живых, занятых делами людей. Часы не должны тянуться, как сутки. Наоборот, сутки должны пробегать, как часы. Но там люди заняты делом, а она? И она тоже.
У нее сейчас большое, самое важное в жизни дело — продержаться до прихода кораблей. Значит, надо занять себя мыслями! Но где взять столько мыслей, чтобы их хватило на несколько суток.
Ничего, она найдет, она постарается. Ведь ею прожито не мало лет.
И она, как в кинотеатре, просматривает каждый день своей жизни. Главное, делать это не спеша. Можно по-новому оценить эти дни, может, даже поспорить с самой собой.
Так проходят часы. Но вот просмотрена яркая кинокартина в восемнадцати сериях — в восемнадцать ее юношеских лет. А что дальше? Но нет, она еще не обеднела мыслями. На это она богата. И она начинает вспоминать рассказы, которые она слышала от других.
Кажется, тише вой ветра и гул моря. Зоя как бы отключила от себя эти звуки.
Она вспомнила, что зимой летала в Москву, потом на юг. И мир перед ней сразу раздвинулся, стал во всем своем беспредельном величии. В этом огромном мире морские волны как бы сразу намного уменьшились и не так пугали.
Но ей нужно было не только мыслить. Ей надо было жить, жить здесь, на этом ненадежном плоту.
Что для этого надо? Прежде всего воды: не чаю, а простой холодной воды, стакан-другой. И еще бы кусок хлеба, обыкновенного, черного. Она бы съела его не сразу, а по кусочкам.
Без движения коченело тело. Зоя, насколько позволяли кольцо и ремень, передвигалась с одной половины своего плота на другую. Можно двигать ногами. Такие движения согревали, но и обессиливали ее. Наступило забытье. Действовал павловский закон торможения. Организм сам выключал всякую деятельность, чтобы не произошла катастрофа.
Очнувшись, Зоя второй раз глянула на часы. Равнодушные стрелки показывали девять. Неужели прошло только три часа? Но она тут же отвергла эту мысль.
Нет, конечно: прошло не три, а пятнадцать часов.
В море стало чуть светлее. Девушка глянула в небо. Теперь оно поднялось выше, хотя в нем не видно ни одного разрыва в тучах.
И вдруг с моря к тучам, оставляя черный след, метнулась ракета.
Зоя не поверила своим глазам. Но когда ее подняло на третью волну-,-в небо одна за другой поднялись еще две дымовые ракеты.
«Пришли!.. Товарищи!..» — крикнуло в ее мозгу, но губы не разжались. Потом она опустила голову, плотно прижала ее к доскам и тихо заплакала.
Она не могла подать никакого сигнала. Оставалось только ждать: увидят или пройдут мимо!
III
Зою нашли только через три часа.
Первым ее увидел капитан, теперь не сходивший с верхнего мостика. Здесь сильно качало, и при капитане стояли только боцман и Геннадий.
Капитан опустил бинокль, который до этого не отрывал от глаз, и облегченно вздохнул:
— Это они.
— На чем они держатся? — спросил боцман.
— Какой-то плот или большой ящик.
Сергей Петрович снова вскинул бинокль и с большим огорчением уточнил:
— Пока кто-то один, но где-нибудь близко и другой. Долго обшаривал в бинокль громоздящиеся, как горы, волны, но нигде не мог обнаружить ни одной заметной точки: кругом только вода.
Сухое лицо капитана помрачнело, капюшон плаща низко надвинулся на глаза.
— Иван Демидович, готовьте шлюпку, — приказал он боцману, — пойдете с Кривошеиным. Возьмите Серова.
Ветер слабел. Тучи поднимались выше, увеличивалась видимость, но внизу по-прежнему неистово ревело и дыбилось море.
У Геннадия заныло в груди, когда он посмотрел вниз, в этот грохот и безумную ярость волн.
Капитан заметил его тревогу и продолжал, обращаясь к боцману:
— Обязательно возьмите Серова, в шлюпке только он один вынесет эту качку.
Это была похвала. Капитан сейчас верил ему, надеялся на него. В груди Геннадия потеплело, сердце стало биться ровнее.
Но капитан хотел укрепить юношу еще больше.
— На, посмотри! — и, сняв с шеи бинокль, подал Геннадию.
Взяв бинокль, Геннадий долго вглядывался в морскую даль. В разрыве белых гребней было видно, как сползал с волны утлый плот с безжизненно распростертым на нем человеком.
— Видите? Там труднее, — сказал капитан. — Ну, в добрый путь!
…Волна, оторвав шлюпку от борта теплохода, сразу оторвала от него и мысли Геннадия. Он будто позабыл о корабле. Теперь были мысли о шлюпке, о море, о человеке на плоту. Страх как будто остался на корабле, где была сравнительно устойчивая палуба, и каждый чувствовал разницу между палубой и зыбким морем. Но мысли сразу же сжились с ним. Не поглотило же оно человека на плоту. Впрочем, некогда думать об этом. Всем глядеть вперед!
Над теплоходом взорвалось облачко пара, но гудок даже в шлюпке был чуть слышен. Потом поднялись две ракеты.
Шлюпка взлетела на гребень волны, и сидящие в ней сразу увидели, как со второй волны навстречу им сползал плот с человеком.
— Крышка трюмного люка! — определил боцман. — Но это не капитан.
— Это Зоя, — отозвался Геннадий, рассмотревший скорчившуюся маленькую фигурку на плоту.
Кривошеий затормозил веслами.
— Серов, на плот! — крикнул он, а когда стали сближаться с плотом, выбросил конец весла и зацепился за плот.
Геннадий перемахнул за борт и вскрикнул: под его тяжестью край плота ушел в волу.
Сильные руки старпома ухватили Серова за ворот и вернули в шлюпку.
— Осторожно! Не на землю прыгаешь! — крикнул он ему в самое ухо. — Придется мне. Боцман, идите к веслам!
— Дайте попробую еще раз, — попросил Геннадий и поспешно поднялся на ноги.
— Садись! — приказал боцман. — Почему не расшнуровал ботинки?
