Ангел вдруг громко расхохотался совсем как оперный Мефистофель. От этих утробных звуков у Никиты по спине пробежали отвратительные холодные мурашки.
– А кто ж его подбивал на это, не вы ли, милостивый государь? – Николай Васильевич вдруг резко вскинул голову и устремил на Ангела горящий страстным огнём взгляд. – Не вы ли, сударь, прозябаете в нашем несветлом мире только из-за того, что сеете меж нами склоки и раздоры? Что вы можете кроме пустопорожних скандалов? Право слово, за вами давно наблюдаются повадки шкодливой мартышки!
Ангел посмотрел на Гоголя с нескрываемым чувством сожаления, как родитель на неразумное дитя:
– Вы полагаете, Николай Васильевич? А кто же, позвольте спросить, кающегося мерзавца изображать решился? Ведь у вас он чуть ли не в монастырь пообещает Афанасию Васильевичу, да только как лазейка обнаружится – сразу снова за своё примется. Горбатого только могила исправит. Разве не так? Вам ли пристало, православному христианину, мошенника кающимся грешником представлять? Конечно, никто вас не лишал и не лишит пути покаяния, но каким оно будет и будет ли? Сможете ли вы когда-нибудь сказать при всех: «Господи! Господи! Дай мне хоть миг покаянья, не позволяй нераскаянным в полночь уйти!».
– Господь от всех нас ждёт покаяния, даже от вас, – смиренно ответил его собеседник. – Человека так же, как и ангела, мучает страсть стяжательства. Вы – Ангел Господень, а Вседержитель никогда не забывает детей своих неразумных.
– Это понятно, – Ангел закинул ногу на ногу, – только зачем Ему я – кающийся? Что за бред вы несёте, любезный? Не бывает в мире только чёрного или только белого, как никогда бы не было дня, если б ночи не было. Вы бы просто не знали что это такое! Не будь меня, разве смог бы человек узнать сладость падения и радость воскрешения?
– А, может, это действительно не полезное знание? – Гоголь снова вскинул дерзновенный взгляд на непрошенного покровителя. – Может быть, действительно не полезно играть с онгоновым пламенем?
– Ах, Николай Васильевич, Николай Васильевич! Что вы сделали! – передразнил Ангел гоголевского героя. – Уж кому, как не вам знать судьбы литературные? Да вы себя-то вспомните – кем бы вы были, кабы не помощь вам – от друзей ваших? Да я, ваш покорнейший слуга, тоже руку к талантишку завалящему приложил. А то ходили бы по сю пору, да вопили бы не хуже Павла Ивановича: за что-де? я ли не с копейки? Вот и получается, что писали вы героя с себя самого и продажный он такой же, как и вы, любезный. Но продажная душа к покаянию не готова!
Гоголь сидел, выпрямившись неестественно, просто распластавшись по прямой спинке стула – лицом бледен, глазами чёрен. В побелевших костяшках пальцев кочерга давешняя. Кажется вот ещё мгновение, вот ещё одно только слово гадкое слетит с кривых ехидных губ Ангела, и Николай Васильевич проткнёт кочергой обидчика, заставит его почувствовать боль человека в беспомощности.
– За что ж его так? – решил вступиться Никита. – Не сам ли ты, любезный, писателей обижать не велел? Не сам ли метишь на престол Ангела русской культуры?
– Да за дело я его, Никита-ста, за дело. Вдругорядь будет знать, как мошенников монахами изображать. И не он ли только что молвил, не стоит-де жалеть то, что жизни не достойно? Как он своих детей смерти предаёт, вечно сжигая их в камине, так и я могу познакомить его с дыханием бездыханным, со льдом незамерзающим.
И не писатель тот уже, кто живьём на небеса метит. Недаром Николай Васильевич как-то раз устроил на вершине Везувия камнепад. Правда, тогда он изображал себя Творцом во время сильного дождя – думал, падающие камни никого не зашибут. Однако, зашибли. И наш великий писатель числится теперь рядовым убийцей.
– Врёшь, проклятый! – Гоголь, наконец, замахнулся кочергой, но ударить не успел. Ангел повёл рукой, и писатель застыл, будто параличом скованный. Так же и персонажи гоголевские возле стены – двумя застывшими картинками. Живыми и шевелящимися остались только Никита да Ангел. Но к чему было устраивать этот огненный маскарад?
Никите стало обидно: зачем же тогда в гости звал? Литературный мир показать хотел, а показал свою слабость через расправу над неравным противником? Выходит – притворство всё, блеф. И недаром Ангела кто-то обозвал обезьяной Господа нашего.
– Мне сейчас кажется, что ты, Ангел, сволочь порядочная!
– Работа такая, – пожал тот плечами, как ни в чём не бывало. – Только не зли меня почём зря. Заслужишь – и тебе достанется. Я ведь еду-еду – не свищу, а наеду – не спущу!
– Не думаю, – насупился Никита. – Разве мало в свете христианских художников, православных писателей, музыкантов, наконец? Что ж ты тогда на русских отыгрываться решил? Неужели тебе мало, например, американских писарчуков? Хотя бы того же Дэна Брауна, который в своём романе пророка Даниила сыном царя Соломона изображает. Хоть бы на страницу истории заглянул, прежде чем заведомую галиматью за правду выдавать.
– Ты прав, в Америке вашего брата предостаточно, – согласился Ангел. – Только откуда их писательство взялось? Откуда в Америке, стране, поклоняющейся доллару, время от времени появляются музыканты, писатели, да и всё прочее искусство, ты не задумывался? А напрасно. Скажем, тот же Дэн Браун – мной сделанный, мной воспитанный. Это моё истинное творение! Я в этом случае – настоящий Творец! А писательство его – от гордыни всё. Может, вспомнишь: гордыня-матушка вперёд тебя родилась… Но и тебе я помогу, коли будет согласие…
Никита прикусил губу. Опять уел его нечистый, и в который раз! Но ведь не может, не должно такого быть! Не для соблазна и разврата Господь людей создавал! А с другой стороны… ведь недаром перед человеком вечная дилемма: быть или не быть, вот только нет повести печальнее, чем жизнь!
Как он там выразился: «…откуда их писательство и всё прочее искусство… гордыня-матушка…»? А не однокоренные ли слова Искусство, Искус, Иисус? Не для человеков ли сказано Сыном Человеческим: судите Меня по делам Моим? Так что ошибаешься, бес лукавый. Верно, поставлен ты на соблазн, обман, искушение. Но на то и разум дан людям, что б задумываться.
Тот же Дэн Браун писал под диктовку Ангела свои «сногсшибательные» опусы и наделал таких ляпсусов, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Оказывается, у него не только пророк Даниил превратился в сына царя Соломона, но и сам Соломон всю сознательную жизнь потратил на то, чтобы завести в Америку и зарыть в катакомбах свои драгоценности, которые уже в наше время находят крутые масонские умельцы и найденное золото становится «Сокровищем нации»! Американцам не хватает истории, вот и высасывают всё из пальца.
