всем.
Ирина тем временем снова оттолкнулась от борта шлюпки и ушла в воду. Несмотря на все свое спокойствие, Корнешов сжался, глянул ей вслед и протестующе покачал головой: ну неженское это дело – ликвидировать мины, они бы справились с этим и без Ирины!
Он приготовил еще одну удавку, чтобы было, чем подстраховаться, затем отсек ножом кусок линя – на случай, если одна из удавок соскользнет, – пусть будет под руками кусок веревки.
Мину швыряло туда-сюда, она кувыркалась беспомощно и очень опасно: вначале какой-нибудь хрипучий вал подбивал ее к «Трое» и она, угрожающе взметнувшись на гребень, совершала бросок на несколько метров, потом ржавый шар подхватывала другая волна, отшвыривала в обратную сторону.
В воде, в глуби, броски волн почти не ощущались, хотя перемещения самого моря, огромных масс, похожих на студенистое стекло, – у строителей есть такой материал, называется «жидкое стекло», очень похоже, – происходило постоянно и было хорошо заметно, человек казался сам себе замурованным в это «жидкое стекло», будто древняя муха в балтийский янтарь.
Здесь в воде – свой мир, который человеку «неморскому» понять почти невозможно, хотя все кажется очень знакомым. Ирина нырнула ниже и увидела плоскую, заросшую травой каменную площадку – макушку подводной скалы, на ней хищный, похожий на электрический плуг здоровенный краб, он и цвет имел «электрический», будто был уже сварен в ведре, – отгрызал лапу морской звезде, тоже дурехе немаленькой, шириной со сковородку, в которой готовят яичницу на пять матросов сразу… Но малоподвижная звезда была беспомощна – ни дернуться не могла, ни пошевелиться, только зеленовато-бурый цвет ее обретал кровянисто-красный оттенок, как у сваренного краба.
Увидев удлиненный человеческий силуэт, краб почувствовал опасность, завращал зернышками глаз, прикрепленным к тонким прутикам перископов, но отказываться от завтрака не захотел и начал отстригать лапу звезде с удвоенной скоростью. По-буржуйски ведет себя членистоногий. Как американец в Африке.
Изогнувшись, будто гимнастка на соревнованиях, Ирина ластами отогнала наглого «буржуина» от несчастной звезды. Тот в панике прыгнул с края подводной скалы прямо в преисподнюю.
Чуть ниже выступа, облюбованного звездой, Ирина увидела две семужьи семьи, семги плыли неторопливо, четыре штуки: два самца и две самки. Подоспевал период нереста, скоро они из моря уйдут в реки.
Семга была наша, не норвежская – она и окрасом, и жирностью, и скоростью хода отличается от норвежской семги. Норвежская семга сидит на искусственных харчах, специально приготовленных, распухает на них, будто на дрожжах, ткни пальцем – из ноздрей начинает сало литься, как вода из крана.
Наша семга тоже не хиленькая, и мясо и сало тоже имеет, но сала в ней много меньше, и оно не течет, словно керосин из заправщика на погранцовском аэродроме, – сало у нашей семги ядренее будет, повкуснее, и сама семга наша много вкуснее норвежской, хотя и растет на природных, не самых богатых кормах.
А садковая семга – это садковая, в кормах ее много добавок, от еды с одной добавкой – один цвет у семужьего мяса, красный, допустим, от корма с другой добавкой – цвет оранжевый и так далее, ест норвежская семга корм с большим удовольствием, пробует его иногда и наша семга… Хорошо, что только иногда, потому что от корма этого инкубаторского наша семга может умереть, вот ведь как. Такие случаи ихтиологи уже зафиксировали.
Живет семга на воле примерно двадцать пять лет, иногда двадцать шесть, шесть раз приходит на нерест в родные места, дает потомство… А у норвежской семги одно потомство – превращение в сладкий жирный стейк на столе у какого-нибудь банковского работника под хорошую запивку – холодное белое вино.
Семга – рыба долгоиграющая, а вот лосось – напротив: он нерестится всего один раз и тут же ложится на дно, превращаясь в корм для родных детей.
Ирина проводила семужью стаю внимательным взглядом и, с силой оттолкнувшись от толщи воды ластами, быстро пошла вверх. Прямо под ней начиналась черная неприятная впадина, до дна впадины было далеко – сто с лишним метров, было несколько выступов, которые делали впадину мельче, но все это – извилины дна, схожие с извилинами жизни, плюсы и минусы, которые можно обнаружить везде, даже в бокале вина или во флаконе одеколона.
На поверхность шипучей волны она вышла беззвучно, вытряхнула воду из-под очков.
Что-то происходит с очками, где-то в одном слабом месте резина не очень плотно прижимается к лицу, вот и происходит протечка. Воды было, правда, всего ничего – несколько капель, а смотреть они мешали, на стекле появлялся потный бус, похожий на туман.
Корнешов, перегнувшись через край борта, не боясь болтанки, протянул фал с удавками Ирине.
– Будь осторожна! – Покачал головой – очень уж не хотелось ему опять отпускать Ирину в воду и это ощущение все время крепло. – Не рискуй. Мина очень старая. Я не удивлюсь, если мне сообщат, что взрыватели в ней ставили на «товсь!» с помощью куска сахара.
Были такие взрыватели в ходу во время Русско-японской и Первой мировой войн, вместо предохранителя в них вкладывали кусок сахара.
Сахар тогдашний выпускали головками, был он крепкий, как камень, очень сладкий и растворялся медленно – быстрорастворимых технологий тогда еще не было. Когда через несколько дней морская вода растворяла его, срабатывал механизм, и мина становилась на боевой взвод… И ждала свою жертву.
Ждать могла не только годы и десятилетия, ждать могла века.
В конце концов пускала на дно какой-нибудь корабль, взрывала подводную лодку или же что-либо происходило с самой миной, и она становилась неуправляемой, как в этот раз. Конечно, их мина если бы кого-то подцепила, то рванула бы так, что на небе затряслись облака и родился гром, а где-нибудь в стороне пролился дождь, но у людей была другая задача – не дать мине рвануть на судоходной трассе, проложенной во всех картах: не нужна человеку тряска облаков…
Перехватив линь, увенчанный удавками и запасным поводком, который не позволит тяжелому тросу выкрутиться из обхвата, Ирина замерла на несколько секунд – надо было собрать себя в кулак, покосилась на ржавую круглую бочку, которую накрыла тень, – рыхлое, угольного цвета облако наползло на прореху, в которой только что красовалось солнце, – и в то же мгновение вертикально ушла вниз, в глубину. Корнешов начал поспешно сматывать с клубка линь, сбрасывать его в воду.
Но Ирина в ту же минуту вынырнула – расстояние до мины было удобнее пройти поверху, так будет лучше. Мина словно бы почувствовала что-то, до этого почти минуту висела неподвижно в воде, увертываясь от волн, сейчас неожиданно дрогнула в злобном движении и двинулась к Ирине, словно бы кто-то уже взял ее на абордаж.
Ирина пропустила мину сбоку, будто опытный вратарь мяч, посторонилась и вновь вертикально ушла в воду.
