Техник попросил разрешения закурить и предложил Комову папиросу. Они шли молча через поле, не поднимая ног, чтобы сбить травой приставшую к сапогам пыль. За лесом притаился и затих ветер; небо, перечеркнутое крест-накрест инверсионным следом самолета, было похоже на где-то виденное Комовым голубое с белым крестом знамя.
— Вы не насчет КАНАПа, товарищ майор?
— Насчет чего? — переспросил Комов.
— Насчет КАНАПа — контролера аэронавигационных приборов, — пояснил Левыкин.
— Да, я хотел поговорить с вами об этом приборе. Я думаю, что вам, товарищ техник-лейтенант, следует проявить инициативу и собрать еще два таких же прибора для первой и третьей эскадрилий.
— Я думал об этом, товарищ майор, но трудность заключается в том, что монтировать схему приходится из всякого утиля, нет деталей…
— Ну что же, — прощаясь с Левыкиным у развилки дорог, сказал Комов, — поговорим с инженером полка. Думаю, что необходимые детали мы получим.
Левыкин свернул влево и достал из комбинезона концертино. Комов услышал знакомую мелодию спортивного марша. Техник быстро шел к темнеющему впереди лесу, сдвинув на затылок фуражку, и, улыбаясь, перебирал лады…
С Астаховым Нонна Шутова познакомилась в прошлом году на первомайские праздники, когда приехала в полковой клуб с концертом городской самодеятельности. Тогда Нонна была еще Анастасия (дома ее звали Настей). Она носила девичьи косы, уложенные «короной» на голове, и мечтала о романтической профессии геолога. Потерпев поражение при штурме твердынь науки, Шутова вернулась домой стриженой, с прической «фестиваль» и необычайно «новыми» идеями, вроде того, что «жизнь коротка, ею надо насладиться…» Превращение Насти в Нонну, так энергично начатое под мудрым руководством маминой сестры Лукреции (Луши), живущей в областном городе, быстро завершилось дома на глазах у родителя, пришедшего в молчаливое изумление при виде этой метаморфозы.
Когда Аркадий Аркадьевич Шутов, отец Насти, уехал в Москву на совещание, Нонна осталась наедине с идеями, преподанными ей теткой Лукрецией. Геннадий Астахов стал частым гостем Шутовой, а «Москвич» городского архитектора служил надежным способом сообщения между районным центром и гарнизонным городком…
Утром командир второго звена старший лейтенант Астахов явился точно к отходу автобуса на аэродром. В ответ на вопрос врача о самочувствии Астахов ответил:
— Отлично! — хотя во рту было сухо и голова казалась непривычно тяжелой. «Проклятый вермут!» — подумал Астахов и в ожидании результатов разведки погоды прилег на еще холодную, влажную траву.
Приятным, чистым тенорком запел вполголоса лейтенант Кузьмин:
— Во суббо-оту, день нена-астный…
Была действительно суббота, но день не обещал ненастья. Чуть розовеющие на востоке белые перистые облака на западе еще хранили темные, предрассветные краски.
Астаховым начала овладевать дремота, когда рядом с ним на траву шумно плюхнулся командир первого звена старший лейтенант Бушуев.
— Здорово, Гена! — поздоровался Бушуев и, сорвав веточку полыни, растер ее между пальцев.
До Астахова донесся горьковатый запах травы. Он зевнул, потянулся до хруста и лениво ответил:
— Здорово, тюлень! По таблице я вылетаю третьим, не люблю это число…
Бушуев, приподнявшись на локтях, сдернул с головы Астахова белый подшлемник и, внимательно присматриваясь к нему, сказал:
— Насчет всяких примет я не мастер, но вот то, что старший лейтенант Астахов явился на выполнение сложного пилотажа «не в форме», — это для меня ясно! Ты где пропадаешь вторую ночь?
— Будь другом, Леша, не приставай, — примирительно сказал Астахов.
— Вот, как друг, я тебя и спрашиваю. Вчера был день не летный, и я молчал, но сегодня… Где ты был эту ночь?
— Это мое личное дело! — резко бросил Астахов и, подложив под голову шлемофон, закрыл глаза.
— Готовность летчика к полету — не его личное дело, это дело наше, общее! Мы не позволим тебе…
— Леша, закрой сопло! — грубо перебил его Астахов.
— Становись! — услышали они команду и побежали к самолетам, но каждый из них знал, что на этом разговор не кончился.
Одним из первых на «спарке»[2] летел Бушуев. Когда запустили двигатель и самолет, взревев, вырулил на рулежную дорожку, там, где он только что стоял, вздыбилось огромное, точно разрыв фугаса, кучеобразное облако пыли. Самолет остановился у старта, дрожа от нетерпения, присев, словно для прыжка в неизвестность. Но вот разрешение на взлет получено. Летчик увеличивает обороты двигателя. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее самолет бежит по металлической полосе и, мягко оторвавшись, взмывает в воздух, а на земле еще долго клубится пыль. Проходит несколько секунд, и самолет уже кажется маленькой точкой, а пыль еще долго колеблется и медленно оседает, словно гряда рыжих водорослей, потревоженных набежавшей морской волной.
Как ни странно, но стычка с Бушуевым вывела Астахова из состояния ленивой дремоты; он чувствовал себя бодрее, и только во рту еще было противное ощущение похмелья. Астахов прошел в буфет, попросил напиться, затем, присев на пороге фургона и прихлебывая маленькими глотками кислый, пахнущий ржаным хлебом квас, наблюдал за тем, как Бушуев выполнял фигуры сложного пилотажа. Астахов иронически улыбался той точности школяра, с которой Бушуев совершал эволюции.
«Ни капли выдумки, ни крошки творческого вдохновения! Скорости по инструкции — ни больше ни меньше! От сих и до сих!» — подумал Астахов и, выплеснув остатки кваса, передал кружку стоящей в дверях фургона буфетчице.
«Спарка», пилотируемая Бушуевым, шла на посадку. Астахов видел, как самолет отбуксировали на заправку, а летчик и заместитель командира эскадрильи, подъехав на тягаче до старта, прямо через поле направились к автобусу. Навстречу им шел майор Комов. Астахов издали узнал замполита по манере придерживать платок возле больного уха. Оживленно жестикулируя, они остановились среди поля. Так «разговаривают» руками только южане и летчики. То изображая рукой лодочку, то вытягивая кисть руки, словно готовясь к прыжку в воду, то переворачивая ее ладонью вверх, они как бы повторяли все фигуры сложного пилотажа, выполненные «спаркой». Затем Бушуев указал в его сторону. Астахов понял, что речь сейчас идет о нем. И действительно, майор Комов отделился от группы и быстрым шагом направился к нему.
Внутренне напряженный и злой, не ожидая ничего доброго от этой встречи, Астахов ждал приближения замполита. «Мальчишка! Наябедничал, как первоклассник!» — думал он о Бушуеве, сжимая в ярости кулаки.
