Вдруг невдалеке раздался бешеный лай.
Лесник остановился; он несколько раз глубоко вздохнул, перевел дух, и радостная улыбка озарила его мужественное лицо.
— Вот мои славные собаки! — воскликнул он. — Мы спасены!
Он собрал последние силы и крикнул зычным голосом, который перекрыл на мгновение рев и грохот бури:
— Эй, красавчики! Сюда, сюда!
Собаки ответили лаем еще более сильным и вскоре показались в сопровождении двух человек с факелами, которые следовали за ними на некотором расстоянии.
— Слава Господу, вот наконец и вы! — вскричали они почти с благоговейной радостью — так боготворили своего хозяина.
— А это кто? — удивился Педро.
— Человек, которого я спас… Он очень нуждается в помощи, друг мой.
— Сеньора так и думала, что случилось нечто в этом роде, — в сердцах заметил Хуанито.
— Сеньора! Неужели она вышла в такую страшную погоду? — с живостью вскричал Сантьяго.
— Нет, нет, сеньор, не извольте беспокоиться; но и стоило же нам труда удержать ее!
— Достойная, святая женщина! — прошептал лесник.
— Однако, сеньор, отсюда надо поскорее убираться подобру-поздорову.
— Да, да, поспешим; этот несчастный в самом жалком положении.
— Бренная наша жизнь! — пробормотал Хуанито, который отчасти был философом. — Ба-а! После нас хоть трава не расти! — заключил он.
Незнакомца тихонько опустили на землю. Лесник наклонился к нему и пощупал пульс, — он был слаб, но ясно прощупывался. Очевидно, несчастный лишился чувств, но не умер.
Лесник весело поднял голову.
— Мы спасем его! — радостно вскричал он.
— Аминь! — отозвались слуги.
— Живее, надо устроить носилки.
— О, это не займет много времени!
— Особенно если тотчас примемся за дело.
Собаки лизали незнакомцу лицо и тихо, жалобно скулили.
Эти ласки привели его в чувство; он открыл глаза.
— Боже мой! — прошептал он. — Я думал, что умер.
— Но, по счастью, ошиблись, — весело ответил лесник.
— Ах! И вы тут, мой спаситель!
— Все тут.
— Вы не бросили меня?
— Бросить вас? Полноте, видно, что вы меня не знаете.
— Вы спасли меня во второй раз!
— И на этот раз окончательно, будьте спокойны.
— Как мне отплатить вам?
— Ничего не может быть легче, я уже говорил вам.
— Не говорите со мной таким тоном!
— Отчего же? Позвольте мне говорить с вами откровенно, чтобы положить конец всякому изъявлению благодарности с вашей стороны.
— Говорите.
— Вы воображаете, что я спас вас и затратил столько усилий исключительно только ради вас?
— Для чего же тогда?
Полноте, вы с ума сошли, сеньор! Я вас не знаю, понятия не имею, кто вы, да и знать не хочу. Я сделал все единственно для себя, из чистейшего эгоизма, для своего Удовольствия, наконец. Моя страсть — оказывать услуги; это мания, если хотите, как и любая другая. У каждого свой конек; это — мой, вот и все тут.
— Какой вы странный человек!
— Да уж каков есть, не извольте гневаться.
— Вы, должно быть, жестоко страдали, если дошли до того, что холодно излагаете подобные мысли, против которых возмущается даже ваше собственное сердце.
— Кто знает! Быть может да, быть может — нет… но теперь речь не о том. Как вы себя чувствуете?
— Лучше, гораздо лучше, я даже думаю, что в состоянии идти.
— Это заблуждение; вы еще слишком слабы, чтобы я согласился на это… Вот и носилки для вас готовы, мы тихонько переложим вас на них и с Богом отправимся в путь.
— О! Могу вас уверить…
— Ничего не хочу слушать, повинуйтесь.
По знаку лесника двое слуг осторожно переложили незнакомца на носилки, потом взялись каждый за один конец и подняли их.
Двинулись в путь.
Собаки уже убежали вперед — вероятно, чтобы дать знать оставшимся в доме о приближении хозяина.
Лесник сказал правду: расстояние до его домика было совсем не велико; они добрались до него менее чем за четверть часа.
Женщины стояли в тревожном ожидании в дверях домика, освещенные факелом, который держала Пакита.
Увидев носилки, донья Мария испустила крик ужаса и бросилась было к ним.
Она подумала, что случилось несчастье с ее мужем.
Но тот, угадав, что происходило в сердце жены, поспешил к ней и крепко обнял ее.
Велика была радость всех членов семейства, когда они опять были вместе после долгих часов мучительного ожидания.
По распоряжению доньи Марии яркий огонь горел в камельке и сухая одежда была приготовлена для пострадавших путников.
Как только слуги внесли в дом носилки, дамы ушли, чтобы дать путникам переодеться.
Незнакомец вскочил на ноги с живостью, которой нельзя было ожидать после полного его изнеможения за несколько минут до этого.
Лесник немедленно приступил к обязанностям сиделки и, даже не сменив своего мокрого платья, поспешил оказать незнакомцу с ловкостью и проворством, удивительными в таком человеке, самые заботливые и нежные попечения.
Раздев его, он велел докрасна растереть ему все тело суконкой, пропитанной водкой, потом сам надел на него теплую и сухую одежду, дал ему укрепляющее средство и усадил в кресло подле пылающего камелька.
— Теперь не трогайтесь с места, пока я не вернусь, — сказал он, — грейтесь; через десять минут вы точно переродитесь, предсказываю вам.
— Клянусь, я чувствую себя отлично.
— Вам сейчас будет еще лучше и я надеюсь, что вы отдадите должное ужину.
— Ужину? — переспросил незнакомец, улыбаясь.
— Что ж, черт возьми! Разве вы думаете, что мы останемся без ужина? Мы с вами, кажется, умираем с голоду.
— Право не знаю, мой любезный хозяин.
— В котором часу вы ели в последний раз?
— Часов в восемь утра, но что-то голоден не был и едва отведал завтрак.
— Так и есть, вы потеряли силы от недостатка пищи, — не спорьте, ваша частая зевота ясно изобличает страдание желудка! Вы будете есть, повторяю, и с большой охотой.
— Я буду делать то, мой любезный хозяин, что вам угодно.
— Вот это хорошо! Теперь вы благоразумны. Не теряйте терпения в мое отсутствие, я мигом вернусь.
— Здесь вы хозяин. Прошу вас передать дамам мои извинения за беспокойство, которое невольно причинил им, и за хлопоты, которые наделал теперь.
— Вы сами исполните свое поручение, сеньор; вы увидите дам за ужином.
Он сделал знак слугам вынести носилки, взял мокрую одежду незнакомца, чтобы высушить на кухне, и вышел.
Оставшись один, незнакомец осмотрелся вокруг, потом опустил голову на грудь, нахмурил брови и погрузился в глубокую задумчивость.
«Из всей моей свиты, — пробормотал он про себя, — ни один не подумал отыскивать меня! Все они бросили, низко бросили меня, а ведь этих людей я осыпал почестями, богатством! Кто знает, не хотели ли они избавиться от меня? О! Если б я удостоверился в этом! Увы! Я один, всегда один! Никто не любит меня!.. Без этого человека, которого судьба послала мне на помощь, мое мертвое тело лежало бы теперь разбитое на дне какого-нибудь обрыва этих проклятых гор. О Боже, Боже мой!.. Но какое странное обращение у этого человека! Кто он?.. Он не имеет ни малейшего сходства с надушенными марионетками, которых я знавал до сих пор. В нем что-то могущественное, благородное, непостижимое для меня. Я узнаю, что это за человек».
