Огненной струей аэролит ударил в котловину и — как поток воды, ударившись о плоскую поверхность, рассеивает брызги на все четыре стороны — струя из раскаленных газов с роем тел, вонзившись в землю с непредставимой силой и взрывной отдачей, произвела мощную картину разрушения. И по законам физики (интерференция волн) — должно было быть и такое место, где лес оставался на корню, лишь потеряв от жара кору, листву и ветви.
Представьте только, какие колоссальные разрушения причинил «он» — этот «бог огня и грома» — ослепительный Огды. Мощный ураган, разошедшийся от центра, свалил вековой лес на площади 10–15 тысяч квадратных километров. Но аэролит еще был окружен облаком раскаленных (до тысячи градусов) газов, поэтому опаленный лес остался безжизненно стоять вокруг центра — по причине, как я уже написал, интерференции волн. Как глубоко ушли куски аэролита в землю, сказать не могу — сил не хватило исследовать местность или начать раскопки — пришлось спасать свою жизнь.
И поэтому разве не больно было мне встречать скептические замечания, и видеть недоверчивое удивление в глазах, и выслушивать просьбы: «Будьте так добры, покажите снимки». Видите ли, они, коллеги мои, не верили Горскому.
И сейчас, кажется, пришел конец этому недоверию, и потому вы так нужны, дорогой мой — будет много работы по организации новой экспедиции, которая должна детально изучить это исключительное явление природы, и борьба предстоит еще немалая.
Я вот позавчера в американских газетах прочитал о раскопках Аризонского аэролита — меня просто поражает тот сугубо американский дух нездорового практицизма, которым окружено это научное явление — и потому я скептически отношусь к тем богатствам, что обещают разные ловкие людишки.
Я узнал, что раскопки взялись вести инженер Тильман и профессор Барингер; очень прошу вас, дорогой мой, наведайтесь к Барингеру, передайте ему привет (я знаком с ним) и подробно ознакомьтесь с их работами. Для нас американский опыт будет иметь колоссальное значение, потому что необходимо будет провести топографическую съемку местности и определить астрономические пункты (так как — только вообразите — в тех местах карты врут на целый градус, ни более и ни менее, как на 110–115 километров). Затем нужно изучить торфянистые плоскогорья и провести магнитометрические измерения.
Что же касается практической стороны, пользы (а мне, между прочим, везде на это намекают), то я уверен, что кроме своей огромной научной ценности — Азиатский аэролит оправдает с лихвой все наши затраты. Допустим, в крайнем случае, что это аэролит не железо-никелевого типа, пускай он из породы сидеритов — по кускам в музеи продавать будем.
А покамест крепко жму вашу твердую мужественную руку и надеюсь как можно скорее увидеть вас в Ленинграде.
Ваш В. Горский.
Р. S. Совсем забыл. Простите меня, старика, без вашего согласия я объявил вас в прессе своим первым помощником.
Теперь поведаю вам то, о чем никогда и никому не говорил. Дело вот в чем. Исследуя район, где упал аэролит, я в одном чуме наткнулся на интересный «священный камень» из чистой платины. Я долго расспрашивал хозяина, где он его достал — тунгус упорно не желал отвечать, и только после настойчивых просьб и щедрых подношений, с ужасом оглядываясь, ответил, что это священный камень «бога огня Огды».
Огды, понимаете ли, тунгусы называют Азиатский аэролит.
Я, конечно, скептически отнесся к этой истории. Но вообразите мое удивление, когда я в другом чуме наткнулся на такой же точно камень, точнее, кусок платины. И услышал еще больше. Услышал, что шаман племени Тайгоров бывал несколько раз на месте, где лежит «бог Огды», и видел в земле множество глубоких воронок. Тунгусы благогоговейно рассказывали, что шаман молился там три дня и три ночи и собственными глазами видел бога, который упал с неба и превратился в тьму-тьмущую белого камня (т. е. в платину!). Тот шаман и принес несколько кусков камня, что, по мнению тунгусов, охраняет хозяйство от страшных пожаров».
Марин дважды перечитал письмо и задумался, анализируя свое состояние. Обманывать себя он больше не собирался, факт — он оказался в сложном и тяжелом положении.
Все мысли и мечты о покое и какой-то окончательной точке, которую должна была поставить встреча, развеялись мгновенно и незаметно. Долгожданная встреча принесла с собой лишь более острые страдания — и тем сильнее подчеркнула беспомощность.
Если бы дорогой Валентин Андреевич узнал, в каком состоянии находится его помощник и ученик, всегда твердый и суровый — и не расположенный, по мнению учителя, тратить время на сантименты и любовные истории — удивился бы профессор и не поверил сам себе.
Разве не убогая картина — брак двух совершенно чужих людей (пусть когда-то, может, и близких), которые смотрят на все разными глазами и никогда не смогут полностью понять друг друга, хотя, быть может, и связаны одним общим чувством и бессознательно тянутся один к другому.
Марич вновь вспомнил далекую Сибирь, и чем яснее вырисовывались в его памяти образы далекого прошлого, тем яснее становилось ему, что годы не только изменили их обоих физически, но и в чувства внесли глубокие и серьезные коррективы. Ясно и беспощадно: выход один, и если у тебя достаточно сил, если ты крепок не только физически — сделай так, чтобы встреча эта стала последней и прощальной.
Марич долго сидел, стиснув виски, после перевел взгляд на письмо профессора Горского, потянулся, протянул руку к письму, осторожно поместил его обратно в конверт. Деловито, как у себя в рабочем кабинете, извлек небольшой аккуратный блокнот и мелкими буквами написал на чистой странице:
«1) Визит к проф. Барингеру (по вопросу раскопок Аризонского аэролита). 2) Письмо Валентину Андреевичу, з) 13/Х лекция инженера Эрге».
* * *
Инженер Эрге, прямой и самоуверенный, стоял за кафедрой на высоком помосте. Черный костюм еще больше подчеркивал статность его сильного и гибкого тела. Все движения его, несмотря на суровую размеренность и, вероятно, подготовленность не производили впечатления неестественности, а дополняли эффектную и деловую речь.
Просторный зал с ровными высокими колоннами был заполнен преимущественно специалистами-инженерами и предпринимателями, которые напряженно слушали докладчика.
В бинокль было хорошо видно продолговатое, бритое, смуглое и спокойное лицо. Иногда легкая улыбка трогала ровные сухие губы, и тогда глаза сужались и испускали веселые хитрые искорки. Марич жадно рассматривал это лицо, напоминавшее облик спокойного уверенного хищника. Он видел Эрге всего лишь раза три-четыре, но эти встречи оставили яркое впечатление в его памяти. И вот что странно, за долгие годы Эрге физически нисколько не изменился, словно время обошло его стороной.
