Клара смотрел на своего товарища, разинув рот и вытаращив глаза. Его поражала дикая величавость, сказывавшаяся в ту минуту во всей фигуре охотника на тигров, бывшего таким же рабом на гасиенде Лас-Пальмас, как и он сам, негр; поражала его и претенциозная манера, с какою индеец говорил о восстановлении былой славы своих предков.
Заметив произведенное им впечатление, Косталь самодовольно ухмыльнулся и снова заговорил:
— Друг Клара, слушай, что я хочу раскрыть тебе, как единственному человеку, которого я считаю преданным себе. Я открою тебе тайну, которую скрывал от всех в течение долгих лет, настолько долгих, что в них попеременно сменялись пятьдесят сухих времен с пятьюдесятью дождливыми…
— Неужели ты видел пятьдесят таких перемен? — с изумлением спросил негр, предполагавший, по наружному виду товарища, что ему не более тридцати лет. — Может ли это быть? Ты не шутишь?
— Нет, не шучу, — ответил серьезным тоном индеец. — Не шучу и говорю, что и еще увижу в несколько раз больше. При моем рождении было знамение, что мне жить столько же, сколько живет ворон.
Негр застыл в изумлении перед откровениями товарища, а тот продолжал:
— Слушай же, друг Клара, что я еще скажу тебе. Во всем этом просторе, — он очертил рукою круг, — с севера до юга и с востока до запада, нет ни одной пяди земли, которая когда-то не была бы заселена моими предками, цапотеками. До появления бледнолицых на наших берегах цапотеки были властителями всей страны, от океана до океана. Только эти океаны были границами их владений. Тысячи воинов стекались под их знамя на защиту страны. Им, славным цапотекам, принадлежало все золото, покоящееся в недрах земли, и весь жемчуг, дремлющий в своих раковинах на дне океана.
Золото сверкало на их одежде, на оружии и даже на мокасинах, покрывавших их ноги. У цапотеков было столько золота, что они не знали, что с ним делать. Где теперь некогда могущественные касики Тегуантепека? Большинство из их подданных было убито бледнолицыми или погребено в темных рудниках, где они должны были добывать золото уже для победителей; а уцелевшая их часть была превращена в рабов для других работ. Какие-нибудь сотни негодных искателей приключений, явившихся из-за моря, поделили между собою все наши земли и сделались нашими господами. И вот я, последний потомок благородных касиков, влеку свое жалкое существование в качестве раба, обязан молча выносить тиранию бледнолицего, ежедневно рисковать собою в борьбе с дикими зверями, чтобы они не опустошали стада моего поработителя; и на всех этих обширных равнинах, по которым с утра до вечера гонит меня моя опасная обязанность, нет ни одного местечка, которое я бы мог назвать своим; даже тот, едва заметный клочочек, на котором стоит моя убогая хижина, — даже и он не мой…
С выражением отчаяния махнув рукой, индеец вдруг оборвал свою возбужденную речь и, опустив голову на грудь, погрузился в грустные размышления. Негр смотрел на него почти с благоговением. До сих пор этому чернокожему не было известно, что его краснокожий товарищ по рабству, этот полуязычник, полухристианин, был потомком древних властителей Тегуантепека, и это открытие произвело на него глубокое впечатление.
Незадолго до того, как солнце спряталось за горизонтом, когда большая часть неба горела пурпуром и золотом, до слуха собеседников донесся протяжный вой, закончившийся хриплым ревом. Звуки эти, исходившие из густой кустарниковой поросли, видневшейся на довольно далеком расстоянии от наших друзей, вверх по течению реки, заставили негра вновь посереть от ужаса, задрожать с головы до ног и вскочить с места.
— Дева-Мария! Да ведь это ягуар! — закричал он не своим голосом.
— Ну так что же? — спокойно произнес индеец, даже не пошевельнувшийся и не моргнувший глазом.
— Как что? Говорю — ягуар! — вопил негр, не зная, куда броситься от страха.
— Ягуар? — повторил индеец. — Врешь, это не ягуар.
— Дай-то Бог, чтобы я врал! — продолжал спокойнее негр, начиная надеяться, что он ошибся. Невозмутимое спокойствие товарища успокоительно подействовало и на него.
— Конечно, врешь, — продолжал индеец, — тут не один ягуар, а целых четыре, считая двух детенышей, тоже имеющих острые зубы и когти.
Услыхав объяснение, совершенно противоположное тому, какое ожидал, негр так и присел, всем своим видом выражая полнейший ужас. Затем он снова вскочил и рванулся было бежать по направлению к гасиенде.
— Э, друг, напрасно ты хочешь спастись бегством! — увещевал его индеец, скрыв мелькнувшую на его тонких губах насмешливую улыбку. — Ведь ягуары всякому другому мясу предпочитают мясо чернокожих и непременно догонят тебя.
— Ну, вот, а давеча ты говорил обо мне совсем другое! — произнес негр, остановившись и обернувшись назад. — Что же ты путаешь?
— Может быть, насчет тебя я и ошибся, — с прежней невозмутимостью продолжал индеец. — Но вот в чем я никак не могу ошибиться, потому что наблюдал это сотни раз: когда самец и самка ягуаров вместе, они редко так воют, в особенности, если чуют присутствие человека. Вернее всего, они сейчас разошлись в разные стороны и перекликаются между собою, и если ты побежишь назад в гасиенду, то можешь попасть в зубы кому-нибудь из них.
— Ну, этого я вовсе не желаю! — заявил негр. — Что же мне тогда делать?
— Оставаться здесь, со мною; для меня все ягуары, вместе взятые — пустое дело! — отрезал индеец.
Новый вой и рев, донесшиеся теперь с совсем другой стороны, убедили негра в справедливости высказанного индейцем предположения и заставили его покорно вернуться на старое место.
— Ага! Понял-таки в чем твое спасение, дружище! — подсмеивался охотник, видя, как крепко прижимается к нему полуживой от страха товарищ. — Как только дошло до дела, перестал гордиться тем, что ягуар находит мясо чернокожих самым приятным для себя лакомством. Хвалю за это.
Про себя же Косталь подумал, что с таким трусом едва ли ему удастся заставить сирену показать золото, необходимое для возрождения цапотеков. Не лучше ли отложить это предприятие до отыскания более подходящего сотоварища? Потом, направив свою мысль в прежнее русло, он продолжал мечтать уже вслух.
— Да, плох тот краснокожий или чернокожий, который откажется вступить в ряды бойцов, скликаемых со всех сторон славным священником, поднявшим знамя восстания против угнетателей всех цапотеков, ацтеков и креолов. Разве испанцы не оказались свирепее самих тигров?
— Ну, испанцев-то я вовсе не боюсь, — заметил негр.
— Вот и отлично, товарищ! — воскликнул индеец. — Раз это так, то я завтра же заявлю дону Мариано де Сильва, что он может искать себе другого охотника на тигров. А мы с тобой отправимся на запад и присоединимся к повстанцам.
