Воспользуемся временной бездеятельностью оставшихся на полуострове, чтобы познакомить с ними читателя. Биографии их такого рода, что или надо рассказывать подробно, или ограничиться двумя словами. Мы предпочтем последнее.
Профессор Булыгин, командированный на Байкал, был известный исследователь глубоководной фауны, тип тех ученых, без романтической отваги которых человечество никогда не покорило бы земли и воздуха. Это они спускаются в вулканы, пробуют летать на вновь изобретенных аппаратах, производят опыты длительного голодания, испытывают на себе всякие новые составы изучают чуму в степях. Краеведческие наклонности молодого профессора на этот раз привели его в самое малонаселенное и одно из интереснейших для путешественника мест в СССР – на Байкал.
Смелая научная мысль, блестящее изложение своею предмета, мягкий, открытый характер делали Булыгина в вузе общим любимцем.
Наружность его была типична для такой натуры. Высокий, худой, с таким лицом, что на нем почти не были заметны ни русский нос, ни губы, ни вьющиеся светлые волосы, ни бородка клинышком, а только блестящие задумчивые глаза. От него оставалось впечатление яркой, большой мысли, с напряженным горением, с пламенными взлетами. Единственной привязанностью Булыгина, кроме науки, были цветы. Его комната в институте походила скорее на оранжерею. Молодежь любит таких людей. Федька и Тошка дружески привязались к нему и стали постоянными спутниками его скитаний.
Оба вузовца не первый раз совершали краеведческое путешествие. Ребята были закаленные. Медик Федька – толстый парень, немного с ленцой и хитрецой – отличался больше благоразумием, чем храбростью. Тошка – зоолог, коренастый, со смелым взглядом серых глаз – был не столько охотник, сколько исследователь, давно мечтавший о таинственном Байкале.
Что касается старика с длинными усами, то, как видно, он – бывалый сибирский житель. Степан Антипыч Попрядухин жил обычно в Баргузине, в своем маленьком домике, промышляя охотой за белками и мечтая завести питомник пушных зверей, чего за отсутствием средств все никак не мог осуществить. Это был человек маленького роста с железными мускулами и с привычкой в минуты волнения закладывать усы за уши и приводить к месту и не к месту изречения охотского исправника.
Мальчик Аполлошка Лушников принадлежал к тем людям, которые не ищут приключений, но приключения сами гонятся за ними. Нарочно не выдумать того пути, который привел его на Байкал. В двенадцать лет он кругломорд, веснушчат, как пестрое яйцо лесной птицы, нос луковкой, из-за широких скул чуть видны щелки веселых голубых глазок. От греческого бога красоты и солнца, имя которого он носил, ему досталась только шапка золотых кудрей. Он нескладен, но коренаст и, при короткой шее, плечист. Налиток, что называется – «о камень бей, не расшибешь». Из тех, про которых говорят, что «от них мороз отскакивает».
Родом он уралец. В крепостное время начальство на Урале трепетало перед разбойником Варфоломеем Лушниковым. Сын его Феофилакт – богатырь, среди прочих заводских возвышавшийся, как сенбернар среди дворняжек, – был нрава тихого и лучший сапожник в округе. Таким же богатырем рос и его мальчишка Аполлошка Не боек, не задорен, но горяч и тяжел на руку. Соседние ребята ходили все точно меченые: у кого синячище такой, что глядеть страшно, у кого нос на боку, трех зубов нет, у кого рука на перевязи. «Да чо же эко-то! – охали старухи. – Видать, от худова корню! Чисто Варфоломей-разбойник! Счувай ты его, прокляненного!
Напринимаешься ты горя с этим парнем!» – предсказывали они отцу.
Надоели сапожнику жалобы. Сшил он парню выростковые сапоги, семимильные, с ремешками, завязывавшимися чуть не около Аполлошкиных ушей, и отвел в заводскую контору.
– Старайся, – наставлял он сына. – Станешь «приказеей». Будешь сидеть на стуле, по бумаге чирикать. Только и делов. Лучше, чем на огненной работе у домны.
Но в первый же день вышла в конторе оказия, не слыханная в летописях заводского управления.
Потерялся у Аполлошки пакет с полугодовым срочным отчетом.
– Рассыльного! – прогундосил бухгалтер.
Замерла контора. Знают, быть буре. Бухгалтер служил еще в старое время у прежних владельцев-графов, старик – кипяток.
Привели Аполлошку. Не робкий был, а оробел. Уставился на свои семимильные – и как пень.
– У, разбойничья морда! – налетел на него бухгалтер. – Ишь сбычился! В глаза не смотрит... Его не рассыльным, а нож в руки да на большую дорогу. Где пакет?
Аполлошка – будто не с ним говорят. Ремешки колупает.
– Скажите, товарищ, – мягко обратился к нему делопроизводитель, – куда вы отнесли пакет?
– Отвечай нам, товарищ, – ехидно гундосил бухгалтер. – Куда пакет утоварищил?
Сопение...
– Я тебя спрашиваю, олух царя небесного?
– Нешто я знаю, – чуть слышно наконец прошипел парень.
– А кто ж знает! – передразнил его старик. – Стол этот или кресло, по-твоему, знают, дубина?
В конторе фыркнули.
– Ну?!
– Не запряг еще, чо нукашь? – неожиданно огрызнулся обиженный Аполлошка.
Придушенный смех пронесся по столам.
– Ого! – подскочил старик. – Крупненько поговариваешь. Подыми-ка морду, авось не отвалится. Глянь на меня!
– А каки на тебе узоры?
Тут чаша терпения бухгалтера переполнилась. Забывши про советские порядки, запустил он по старинке свои «гребли» в светлые кудри.
– Я тебе разведу узоры! Я тебя научу со старшими разговаривать! – Сгреб Аполлошку, только «семимильные» по полу загремели. – Где пакет? Где пакет? Где пакет? Где пакет?
Аполлошка ужом вьется, и вверх башкой и вниз – никак.
Из завкома прибежали: «Что вы делаете?»
А бухгалтер себя не помнит, вертит.
– Я тебя выучу! Ты у меня на копытцах пойдешь!
Аполлошка ополоумел. В голове все встряслось. «Оторвет башку, открутит напрочь, ей-бо!» Не помнит, как сцапал, что попало (оказалось, банка с зелеными, копировальными чернилами), – и бац!
Контора аж ахнула, а затем точно вымерла. Тишина.
И пальцы разжались. Бухгалтер упал в кресло.
Аполлошка глянул, самому страшно. Сидит бухгалтер в кресле. Усы зеленые и борода зеленая. Верно, в харю угодил. По пиджаку зеленые реки...
В окно да в сад! Аполлошка перескочил палисадник и в горы. Как волк, как дед Варфоломей.
До вечера сидел в неприступных камнях. «Папану теперь на глаза не показывайся», – резонно рассудил он. Ночью с отчаяния забрался в проходивший грузовой поезд. И поезд увез его неведомо куда. Наутро проснулся, вылез в Свердловске. Город большой, беспризорных целый табун. Решил тут и остаться. «Прощай, папан и маманя!» – махнул грязной рукой, утирая слезы. Так какой-то дурацкий пакет направил человеческую судьбу.
