Нет слов описать горе госпожи Батори, когда она увидела перед собой сына, которому, по-видимому, оставалось жить лишь несколько, часов. Но она быстро превозмогла женскую слабость. Прежде всего – помощь. Слезы – потом.
Вызвали врача. Он прибыл немедленно, осмотрел раненого, прислушался к его слабому, прерывистому дыханию, исследовал рану, наложил повязку, – словом, сделал всё, что было в его силах. Но надежды у него не было никакой.
Через пятнадцать часов состояние больного осложнилось сильным кровотечением, дыхание стало еле заметно, казалось, оно вот-вот прекратится.
Госпожа Батори опустилась на колени, обращаясь к богу с горячей молитвой сохранить сыну жизнь.
В эту минуту дверь растворилась, и на пороге показался доктор Антекирт. Он направился прямо к постели умирающего.
Госпожа Батори хотела было броситься к нему – он жестом остановил её.
Затем он склонился над Петером и внимательно, ни слова не говоря, осмотрел его. Потом он устремил на раненого какой-то особенно пристальный взгляд. Его глаза словно излучали некую магнетическую силу; он как бы хотел перелить в этот мозг, где сознание уже угасало, свою собственную жизнь и свою собственную волю.
Вдруг Петер приподнял голову. Веки его приоткрылись, он посмотрел на доктора и… упал бездыханным.
Госпожа Батори бросилась к нему, вскрикнула и без сознания рухнула на руки Борика.
Доктор закрыл юноше глаза. Потом он встал и, выходя из комнаты, прошептал изречение древнего индусского мудреца:
– "Смерть не уничтожает человека, она только делает его невидимым!"
Смерть эта наделала в городе много шуму, но никто не подозревал истинной причины самоубийства Петера Батори и тем более того обстоятельства, что к нему в какой-либо степени причастны Саркани и Силас Торонталь.
На другой день, шестого июля, должна была состояться свадьба Савы Торонталь и Саркани.
Весть о самоубийстве, совершенном при таких волнующих обстоятельствах, ещё не дошла ни до госпожи Торонталь, ни до её дочери. Силас Торонталь в согласии с Саркани принял на этот счёт строгие меры предосторожности.
Было решено, что свадьбу отпразднуют очень скромно. В виде оправдания ссылались на то, что семья Саркани якобы сейчас в трауре. Такая скромность, конечно, не вязалась с тщеславными замашками Торонталя, но он решил, что при сложившихся обстоятельствах лучше не возбуждать лишних толков. Предполагалось, что молодожёны пробудут в Рагузе всего несколько дней, а потом отправятся в Триполи, в город, являющийся постоянным местопребыванием Саркани.
Чтение брачного договора, предусматривавшего значительное приданое, должно было состояться в особняке на Страдоне в присутствии лишь самых близких людей; обряд венчания предполагалось совершить у францисканцев сразу же после подписания договора. Гостей в этот день приглашено не было.
Пока в особняке Торонталь шли последние приготовления к свадьбе, на противоположной стороне улицы прохаживались двое мужчин.
То были Матифу и Пескад.
Вернувшись в Рагузу, доктор Антекирт привёз с собою и Матифу. Его присутствия уже не требовалось в Катаро, и можно себе представить, как друзья, или, по выражению Пескада, "близнецы", были счастливы вновь увидеть друг друга.
Как мы знаем, доктор сразу же явился в домик на улице Маринелла; затем он удалился в скромную гостиницу в предместье Плоссе, где ожидал, когда состоится свадьба Саркани и Савы Торонталь, чтобы приступить к осуществлению намеченного им плана.
На другой день он снова пришёл к госпоже Батори и собственноручно помог уложить тело Петера в гроб. Затем он вернулся в гостиницу, а Пескада и Матифу послал наблюдать за Страдоном.
Пескад был весь внимание, но это не мешало ему беседовать с приятелем.
– Ты, кажется, потолстел, друг Матифу! – говорил он, приподнимаясь на цыпочки, чтобы пощупать грудь великана.
– Да! И силы у меня поприбавилось!
– Я это заметил по тому, как ты меня обнял.
– Ну, а как представление, о котором ты говорил? – спросил Матифу; уж очень ему хотелось сыграть обещанную роль.
– Оно на мази, на мази. Но, знаешь ли, сюжет-то пьесы оказался очень запутанным.
– Запутанным?
– Да. Выходит, что это не комедия, а драма. Но начало её прямо-таки захватывающее.
Пескад замолчал. Мимо них пронеслась карета; она остановилась у особняка Торонталя.
Ворота тотчас же распахнулись и, впустив карету, вновь закрылись, но Пескад успел рассмотреть, что в карете находился Саркани.
– Да, очень даже захватывающее начало, – продолжал он. – Успех, можно поручиться, будет огромный.
– А предатель? – спросил Матифу, которого этот персонаж, видимо, особенно интересовал.
– Предатель… пока что ещё торжествует, как и полагается в хорошо написанной пьесе… Но терпение! Подождём развязки.
– В Катаро мне уже казалось, что вот-вот…
– Выйдешь на сцену?
– Да, я уж совсем приготовился.
И Матифу рассказал обо всём, что произошло на базаре в Катаро, то есть как его руки были уже зафрахтованы для похищения, которое, однако, не состоялось.
– Ничего! Значит, ещё не время было, – отвечал Пескад; для отвода глаз он без умолку болтал, в то же время зорко посматривая по сторонам. – Твой выход – не раньше как в четвёртом или пятом действии. А может быть, ты и вовсе появишься только в заключительной сцене. Но не беспокойся. Появление твоё будет чертовски эффектно! Можешь не сомневаться!
В это время со стороны улицы Маринелла послышался смутный гул голосов.
Пескад замолчал и отошёл от особняка Торонталя.
В это время с улицы Маринелла на Страдон вышла похоронная процессия; она направлялась к францисканской церкви, где должно было состояться отпевание.
За гробом следовало очень мало народа, ибо похороны, по скромности своей, не привлекали внимания прохожих: простой гроб, покрытый чёрным сукном, несли на руках.
Шествие медленно продвигалось вперёд, как вдруг Пескад, еле сдержав возглас, вцепился в руку Матифу.
– Что с тобой? – изумился Матифу.
– Ничего! Долго объяснять!
Среди шедших за гробом он узнал госпожу Батори. Она пожелала проводить сына на кладбище.
Церковь не отказала в своих молитвах покойнику, которого толкнуло на самоубийство лишь беспросветное отчаяние, и священник дожидался его во францисканской часовне, чтобы затем сопутствовать ему на кладбище.
Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плавала, у неё уже не было сил на слезы. Её полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по сторонам, то словно проникал под чёрный покров, скрывавший бездыханное тело её сына.
