На рыбалке он даже не стал разматывать удочки! Проверив дупло и ничего не обнаружив там, Хаттори стал собираться в путь. Он запрятал удочки в зарослях, разделся, перебрел речку там, где переходил ее Комадзава, и углубился в лес. Стояла солнечная ветреная погода, но в лесу было душно, так как ветер пробегал лишь по макушкам деревьев. Хаттори снял китель, но и в рубашке было жарко, он скоро вспотел. Непривычный к длительной ходьбе, он быстро стал уставать и все чаще присаживался отдохнуть. Когда он добрался до плато, представлявшего собой высокоподнятую огромную террасу, изрытую оврагами, и увидел во всем величии вулкан Хатараку километрах в десяти к югу, то оробел. До вулкана было далеко, а Хаттори уже сильно устал. А главное, ему стало боязно: не кончится ли все это плохо? Но в конце концов он преодолел малодушие и продолжал путь к вулкану.
Около полудня Хаттори подошел к теплому пруду, что рядом с нагромождением каменных глыб. Все приметы местности совпадали с тем, что говорил ему о них Комадзава. Однако он не обнаружил главного — людей, даже следов их. Как и Комадзава в свое время, он разулся и опустил ноги в теплую воду, пахнущую сероводородом. Напрасно он прислушивался и всматривался в склоны распадка, в заросли кустарников, вокруг не было никаких признаков присутствия человека.
Прошло уже около полутора часов, как он находился здесь. Он просушил на камнях одежду, вдоволь належался, подставляя солнцу то спину, то живот, дважды выкупался в озерке и собрался уходить, как вдруг услышал голос, донесшийся откуда — то сверху, со стороны нагромождения каменных глыб:
— Здравствуйте, господин переводчик!
— Ха! — воскликнул Хаттори, запрокинув голову кверху. — Кто там?
— Это я, Ли Фан — гу. Помните меня?
— О, господин Ли Фан — гу, конечно помню! Я пришел к вам, чтобы сообщить очень важное.
— Вы одни?
— Да. Господин Комадзава не может прийти. Спускайтесь, пожалуйста, у меня очень мало времени. О, да вы в японской форме! — воскликнул Хаттори, когда Ли Фангу, прихрамывая, спустился вниз и подошел к нему.
Они долго жали друг другу руки. Хаттори сильно волновался. Он спешил сообщить обо всем важном как можно скорее. Когда он кончил свой доклад. Ли Фан — гу спросил:
— А скажите, кто назначен на место Кувахара?
— Его функции поделены между самим командующим и поручиком Гото.
— А вы уверены, что поиски сбежавшего русского товарища не ведутся?
— Мне ничего не известно о них. После отмены облавы, кажется, ничего нового не предпринималось.
— Хорошо, господин переводчик, — Ли Фан — гу внимательно, пристально посмотрел ему в глаза. — Спасибо за сообщение. Все вами сказанное мы учтем.
— Какое задание можете дать мне и что требуется от меня на случай десанта на остров? — спросил Хаттори.
— Ваша главная задача — сделать все, чтобы остались в живых русские и американские пленные. И еще одно: вы сможете писать и разбрасывать листовки в гарнизоне?
— Это очень опасно, но я постараюсь. Скажите, о чем следует писать в листовках?
— Призывайте солдат бороться против войны, а когда начнет высаживаться десант, призывайте сдаваться в плен советским войскам, чтобы избежать лишнего кровопролития, чтобы ускорить конец войны… А теперь отправляйтесь обратно и больше не приходите сюда. Мы сами свяжемся с вами, когда нужно. То же передайте и Комадзава.
Они попрощались. Ли Фан — гу, поднявшись к товарищам, лежащим в засаде на каменных глыбах, долго смотрел из — за камней вслед уходящему Хаттори.
Подпоручик еще никогда не испытывал такого прилива энергии, как сейчас. Сознавая, как рискованно и опасно все то, что ему предстояло делать, он вместе с тем чувствовал, как его все больше захватывает бунтарский азарт. Он острее стал воспринимать все окружающее, зорче смотреть кругом. У него даже походка стала уверенней.
Солнце клонилось уже к закату, когда Хаттори, усталый, голодный, перешел речку. На закате солнца он вытащил свои удочки и, превозмогая ломоту в ногах и во всем теле, двинулся на главную базу, в офицерскую столовую. С жадностью проглотив свой обед, он вышел на плац, чтобы поискать попутную машину в сторону Генеральского распадка. Но машины не оказалось, и он двинулся пешком.
В сумерках он присел отдохнуть на камне возле интендантских складов, как вдруг возле остановилась санитарная машина, ослепив его ярким светом фар. Решив, что шофер остановил машину, чтобы забрать по пути его, Хаттори, обрадованный вскочил на ноги, но тут же почувствовал неладное: прямо к нему от машины шли два вооруженных жандарма, а впереди них сам поручик Гото с пистолетом в руке.
В груди Хаттори сразу стало холодно, будто вместо сердца там был кусок льда. Винтовки в руках жандармов были направлены штыками на него. Его заставили поднять руки и тут же обыскали, забрав все документы и бумаги.
— Не вздумай убегать, подпоручик, будешь убит на месте, — со злорадством прохрипел поручик Гото. — Ты арестован. Шагай к машине, да поживее. Ничего, что прошел много, я не посылал тебя туда.
Ноги подпоручика Хаттори заплетались и едва держали его тело, кисти рук, поднятых над головой, свисали.
— Я буду жаловаться господину командующему. — лепетал он дрожащими губами, — вы не имеете права так обращаться с офицером…
— Ха, господин командующий сам приказал арестовать тебя и посадить в карцер!
Его посадили в глубину машины, к кабине шофера, а у дверцы уселись два жандарма, сбоку — сам Гото, не выпускавший из руки пистолета.
Скоро он был доставлен в штаб — квартиру командующего и заключен в тесную каморку одиночного карцера.
До сих пор Хаттори не знал о существовании этого карцера, видимо приспособленного для пыток и истязаний: пол был цементирован и прикрыт лишь тонкой циновкой, вдоль стены стояла широкая дубовая скамья, в углу виднелась цепь с ручными и ножными кандалами. Одним концом цепь была прикована к стене. Жандармы быстро и ловко надели на руки и на ноги Хаттори кандалы, и дверь захлопнулась. Стало темно, как в подземелье.
Несмотря на страшную усталость во всем теле, Хаттори не смог не только уснуть, но даже хоть на минуту забыться. Нервы были напряжены до крайности; от ужаса предстоящих пыток шевелились волосы на голове. Чего только не передумал подпоручик Хаттори в те часы, пока ожидал допроса! Иногда он уже полностью решался на то, чтобы во всем чистосердечно признаться и раскаяться, только чтобы его не пытали. Но потом думал о Комадзава, которого, если он выдаст, замучают в страшных пытках, о партизанах, которых из — за него изловят и тоже уничтожат вместе с русскими и американцами. Это было невыносимо. Думал он и о том, чтобы найти средство покончить жизнь самоубийством. Но как это сделать, когда у него даже руки закованы? Он когда — то слышал, что если перетянуть туго палец и прекратить туда доступ крови, то в пальце образуется трупный, яд, и если затем снять нитку или веревку, то произойдет заражение крови и человек умрет. На этом способе и остановил свой выбор Хаттори, оставив его на тот случай, когда положение окажется безвыходным.
