Он достал из кармана один из тех револьверов, которые остались у него после вечернего приключения. Направив оружие вертикально в небо, Филипп сделал один выстрел, затем второй.
Последствия явились незамедлительно, но совсем не такие, каких можно было ожидать.
Не успело еще глухое эхо от выстрела замолкнуть, как туман прорезал молочно-белый луч и начал шарить по воде. Это был прожектор! Потом кто-то крикнул на непонятном языке, возникла секундная пауза, и грянул глухой выстрел. В следующее мгновение луч нащупал их лодку и ослепил Филиппа и великого герцога; они даже не могли понять, откуда идет свет. Филипп взялся за весла, чтобы выйти из светового поля, однако, не успел он сделать и трех гребков, как над их головами снова прогремел выстрел.
— Стойте, если не хотите пойти ко дну! — крикнул кто-то на ломаном испанском. — Кто вы и почему вы стреляли?
— Это еще неизвестно, кто из нас больше стрелял! — злобно отозвался Филипп. — Здесь в порту стоит моя яхта, и я хотел подать знак капитану.
— Ложь! — ответил голос над ними. — Здесь не порт. Немедленно плывите сюда, мы произведем досмотр. Иначе — стреляю… Наверное, подлый мятежник, — добавил голос, обращаясь к кому-то.
Филипп и дон Рамон переглянулись, в глазах у них читался один и тот же вопрос: не снится ли им все это? Неужели все это — явь? Неужели они не в порту? Прожектор! Чужой корабль! И скорее всего, военный! Похоже, справка о невменяемости, которую намеревался получить великий герцог, становилась неожиданно актуальной! Не прошло и нескольких секунд, как раздался новый выстрел, и пуля шлепнулась о воду в каком-то метре от них.
— Гребите, профессор, ради всего святого! — сказал дон Рамон. — Это еще хуже, чем очутиться в сумасшедшем доме.
Ничего не ответив, Филипп взялся за весла, и лодка рванула туда, откуда доносился голос; профессор, которого никто бы не назвал тупоголовым, отказывался признавать все происходящее явью: они определенно спали!
Внезапно над головой у Филиппа из тумана выступила громадная тень, и тот же голос крикнул:
— Стоп! Ждите там!
Прошло несколько мгновений; затем с серого, обшитого сталью борта багром медленно подтянули лодку к платформе у корабельного борта, где уже стояли два господина в форме. В тусклом свете разглядеть их лица было невозможно. Один, высокий — по-видимому, тот, кто кричал, — тихо сказал что-то на непонятном языке своему товарищу, а затем произнес по-испански:
— Вам повезло, что вы послушались… Вид у вас чертовски подозрительный! Вы — бунтовщики? Поднимайтесь на борт и рассказывайте.
— По какому праву вы требуете от нас каких-то рассказов? — вспылил великий герцог.
— По праву сильного. Кроме того, мы стоим на страже закона и порядка.
— Хороши сторожа, — начал было дон Рамон, но остановился, потому что Филипп дернул его за рукав. — Лучше помогите поднять эту даму. Она больна.
— Даму?! Отличное время для пикника! — от удивления незнакомец добавил к своим словам еще какое-то ругательство, и в ту же минуту Филипп вздрогнул, потому что узнал этот язык. Это был русский! Великий Зевс, русский! Но господин в форме прервал его размышления: наклонившись вперед, он с осторожностью, равной его прежней резкости, помог подняться на трап дону Рамону и великой княжне, которая все еще в забытьи крепко обнимала его шею. После этого поступка дон Рамон чуть смягчился, кивком поблагодарил господина в форме и, сильно хромая, начал подниматься по узкой железной лестнице, неся на руках свою ношу.
— Ваш друг ранен? — спросил Филиппа высокий господин.
— Да, — коротко ответил Филипп. — Позвольте узнать, надолго вы собираетесь задержать нас?
— Мне нужно задать вам некоторые вопросы.
— И их много?
— Это будет зависеть от обстоятельств.
— В таком случае скажу вам, что вы выполните долг офицера и джентльмена, если позаботитесь, чтобы молодой даме оказали надлежащую помощь. У нее жар. На борту есть врач?
— Вы правы. Я немедленно отдам распоряжения.
Филипп и оба офицера (а они, по всей видимости, были именно офицерами) устремились вверх по лестнице вслед за великим герцогом. Филипп обменялся с доном Рамоном парой слов.
— Нет худа без добра, — тихо сказал дон Рамон по-французски. — Несчастное дитя, теперь она по крайней мере под защитой.
— Вы говорите по-французски? — быстро спросил тот из офицеров, что был выше ростом. — Не беспокойтесь, я ничего не слышал.
— Да, мы говорим по-французски, — ответил великий герцог, теперь совершенно успокоившись.
— Вот как! Прекрасно. Тогда, может быть, вы скажете мне, что происходит на берегу? — Он кивнул в сторону Менорки. — Революция продолжается? Там тихо, как в могиле.
— Революция, — спокойно сказал дон Рамон, — закончилась сегодня вечером. Именно поэтому там так тихо.
— Mille diables,[64] откуда вы знаете? Или, может, вы надо мной смеетесь?
— Ни в коем случае. Революция закончилась сегодня вечером, и я знаю это постольку, поскольку именно я и мой друг — впрочем, мне бы следовало сказать «мой друг и я» — положили ей конец.
— Mille diables! Вы, наверное, сошли с ума! Кто же тогда ваш друг, черт возьми? И кто вы?
— Мой друг — профессор Пелотард из Швеции, а я — великий герцог Меноркский.
Произнося эти слова, дон Рамон вложил в свой голос не одну унцию самодовольства; но эффект, которого он желал добиться, значительно уступал тому, который произвел его ответ на собеседника.
Не медля ни секунды, тот поднес руку ко рту, в ней оказался свисток, и господин пронзительно свистнул. Издалека до них тут же донесся топот бегущих ног, а офицер произнес следующие удивительные слова:
— Вы — великий герцог Меноркский? Превосходно! В таком случае клянусь, что в течение получаса вы будете повешены за ростовщичество!
Дон Рамон и Филипп разом отступили назад и переглянулись. Пока они глядели друг другу в глаза, Филипп чувствовал то же, что он чувствовал в лодке, когда они пробирались сквозь туман: ему опять показалось, что все это сон, что на самом деле этих слов не было! «Если вы великий герцог Меноркский, вы будете повешены за ростовщичество!» За последнее время дону Рамону и без того слишком близко пришлось познакомиться с виселицей… Но они наверняка ослышались! Им это снится!..
Однако совсем скоро Филипп услышал слова, которые заставили его очнуться от этого кошмара.
Наконец топот ног докатился до великого герцога и профессора. В тусклом свете Филипп различил еще одного офицера: форма на нем, судя по цвету, была русская.
— Баринский, — обратился к нему его высокий товарищ, — немедленно разбудите господина Марковица и скажите, чтобы он шел в мою каюту!
