Разговор состоялся душевный. Управляющий был настроен на положительное отношение к приехавшим наемным рабочим еще до встречи с ними: ему звонили, предупреждали. Ну, а личный контакт вылился и в более чем деловой. Стало быть, можно рассчитывать на работу выгодную, хорошо оплачиваемую. Пусть и трудную, но чтобы не протолочься все лето впустую.
— Силосную траншею бетонировать возьметесь? — спросил управ, когда стакан обошел всех по кругу и курильщики вынули у кого что: Алик неизменный «Беломор», Фадеич — «Астру», Витька «Приму». Бельтиков и Василий Николаевич участия в отравлении атмосферы не принимали, оба были некурящими. — Надо выставить стенки из готовых уже плит. Они привариваются друг к другу там, где есть выходы арматуры. Кран дадим, варить самим придется. Бетон самим готовить, бетономешалку дадим, цемент, песок, щебенку тоже сами возить будете. Бетонировать — самым примитивным образом: носилочками... В основном — все своими руками. На лето вот так хватит!
И управ провел ребром ладони себе по горлу.
— Думаю, нам это под силу, — за всех ответил Алик. — С завтрашнего дня и приступаем. Значит, насчет кроваток, постелек указание будет дано?
— Сейчас напишу записку Клавдии Ивановне.
Бельтикову, слегка оглушенному новой коньячной дозой, слышать все это было отрадно. Не очень-то верилось ему поначалу, что за словами последует и дело. Но при всем при этом никакой кайф уже не мог заглушить тревоги: краденые вещи мозолили глаза, да и выпитый коньяк тоже был ворованным.
* * *
Коляня, к счастью, оказался один. Пребывал он в блаженном состоянии кайфа, был добродушен и выразил чуть ли не радостное удивление, увидав Костю.
— Ты что, уже съездил? Так быстро? Ну, молоток!
— У меня украли сумку, — не давая времени на подготовку, выпалил Костя.
Смысл сказанного дошел до Коляни не сразу. Он еще улыбался широко и приветливо, но вдруг словно на бегу споткнулся о преграду: «Ты что сказал?»
— У меня украли сумку, — раздельно произнося каждое слово, отчетливо выговорил Костя.
— Не надо так шутить, — все еще улыбаясь проговорил Коляня, но в глазах его чадно затлел нехороший огонек.
— У меня украли сумку! — почти выкрикнул зло Костя. — Украли на вокзале. Может, твои же друзья, откуда мне знать. Сам же ты их за мной мог и послать.
— А зачем мне это? — тихо и зловеще спросил Коляня. — Я тебе верил, а ты меня обманул. Я не дурачок, чтобы верить басням. Только не пойму, зачем тебе это понадобилось. Если продал — заплатишь цену в пять, в десять раз большую. Если ты нас продал — заплатишь... сам знаешь чем. Расскажи, как было дело?
Костя рассказал. Коляня сидел в кресле, покачивая ногой и вперив взгляд в разноцветный узор линолеума на полу. Когда Костя закончил свое повествование, он еще долго не поднимал головы, стоял, прислонившись к дверному косяку, и со страхом ожидал Коляниного решения. Молчание затягивалось, ему стало не по себе.
— Могло случиться и так, — проговорил Коляня наконец. — Могла и женщина с коляской подвернуться, мог и вор поблизости очутиться. Но нам от твоего объяснения не легче. Мои мальчики тебя не поймут. Я бы тебя по старой памяти простил, но другие... Боюсь, тебе круто придется. Башли во всяком случае собирай. Может, и откупишься. Но лучше всего — ищи. Ищи все, что можно... — И, словно вспомнив что-то очень важное, поднял палец и замер, как бы прислушиваясь. Понизил голос до шепота. — У тебя ведь знакомая в аптеке работает? Ну, девушка твоя. Так вот, если она тебя любит, пусть подумает, чем тебе помочь. А у нее, сам понимаешь, возможности есть.
— Да какие у нее возможности?! — почти выкрикнул Костя.
— А ты подумай, подумай. И она пусть подумает.
Спорить было бесполезно. В Костином положении приходилось только соглашаться. Теперь, когда он сообщил о пропаже сумки, когда страх перед необходимостью сознаться в потере миновал, можно было думать и о реальных шагах, чтобы выкрутиться из неприятного положения, в которое попал по глупости.
* * *
Следователь Пеночкин тщательно изучал обстоятельства ограбления аптеки № 17. Никого из сотрудников заподозрить в соучастии он не мог. Никаких контактов наркоманов, находящихся под наблюдением, и аптечных работников зафиксировано не было. Поэтому когда ему сообщили, что работница аптеки № 21 Татьяна Вавилина со своим женихом Константином Опрятновым бывает в компании, где верховодит Николай Шариков, он насторожился: не здесь ли та самая ниточка, за которую можно ухватиться? У Вавилиной вполне могли быть знакомые в семнадцатой аптеке. Естественно, что она могла там бывать, а следовательно ее можно рассматривать как потенциальный источник информации.
* * *
Работа, когда она настоящая, вызывает уважение, и неважно как называются исполнители — мастера, специалисты или просто шабашники. Результаты труда всех уравнивают в правах.
Работали хорошо все. Увлеченно, без понуканий. Бельтиков несложные эти операции освоил быстро. Стропить и устанавливать плиты, а потом приваривать их друг к другу брались Алик, Витька и даже Фадеич. Ничего, получалось. А главное, никто не помышлял о выпивке.
Но червем грызло Бельтикова начало шабашной эпопеи. Когда у крыльца конторы останавливалась по каким-либо надобностям машина с желтыми полосами и гербом на дверце, а то и сине-желтый мотоцикл, сердце у него екало, становилось нехорошо. Сейчас придут, сейчас позовут...
Конечно, сейчас, когда прошел уже почти месяц, найти что-либо было невозможно. Наркотические принадлежности поначалу решено было выбросить в уборную, в выгребную яму, поскольку желающих приобщиться не оказалось. Но Алик, поразмыслив, решил, что это неразумно. «Это же денег стоит и говорят, я слышал, больших. Может, еще сгодится. Я поспрошаю, когда в городе буду». Возражать ему никто не стал и он припрятал сумку в леске, где по его представлениям найти ее никто не сможет. Рыболовецкие принадлежности обменяли на бражку, которую выпили еще в первые дни, пока шла раскачка, так сказать, подготовительный период. В печке сожгли рюкзак. Кинокамеру, фотоаппарат и еще кое-что из оставшихся предметов сложили в саквояж и всей бригадой выехали на центральную усадьбу. Бельтиков охотно отказался бы от участия в этой экспедиции, но оставаться чистеньким в такой ситуации значило, как это говорится, противопоставить себя коллективу. Что-что, а приверженность к солидарности у нас воспитывается с младых ногтей, пусть даже эта солидарность в деле отнюдь неблаговидном. И хотя непосредственно заниматься распродажей его не заставили, участие в операции по реализации все равно стало совершившимся фактом. Продавщица из магазина взяла фотоаппарат. Труднее оказалось с кинокамерой. Желающих взять ее хотя бы за треть, а то и за четверть цены не находилось. Но один парень, видимо, из числа недавних выпускников школы, назвал адрес. «Сходите туда, спросите Митрича, с ним, думаю добазаритесь». Митрич, неопределенного возраста и еще более неопределенного рода занятий, мужичонка в косоворотке, каких ныне уже и не носят, в круглых очках (а их-то уж не жалуют точно) крутил камеру и так и этак, нажимал на пуск, хватал в видоискатель виды своего дома и двора (попытка направить объектив на «купцов» была пресечена Аликом в довольно грубой форме: «Э, ты, дядя, не зарывайся!» и предложил цену. Как он и ожидал, рядиться с ним не стали. «Купцы», впрочем, были довольны и этим — главное было сбыть поскорее все. Даже саквояж за бесценок, что называется «всучили» какой-то старушенции. Словом, к приезду Тенгиза не осталось ничего, что бы свидетельствовало об опасной той акции, которую совершил Фадеич и в которую в конечном счете оказались втянуты все.
