Но больше он ни о чем не успел спросить господина Колина, так как громовой голос высокого офицера остановил его.
— Ни слова, пока дело не разъяснится окончательно! — крикнул он. — Мы убедились, что этот господин (он показал на Филиппа) не лжет. С ним мы разберемся после. А пока нужно разобраться, кого мы отправим на виселицу: великого герцога или Семена Марковица.
И тут, после получаса молчания, у Семена Марковица наконец развязался язык.
— На виселицу! — завопил он. — Меня! Я честный человек! Это он обманывает всех нас, он, он! Его нужно повесить, ваше высочество, его, а не меня! Это он…
— Молчите, Марковиц, а то случится непоправимое, — крикнул великий князь. — Мы рассудим по справедливости. Если правда на вашей стороне, значит, на вашей. Если же вы солгали, то…
Казалось, великая княжна впервые с момента своего появления в каюте заметила дона Рамона. Ее голубые, широко распахнутые от удивления глаза сначала обратились на него, затем на Марковица, затем — на Филиппа и, наконец, на великого князя. Что означает эта сцена? Кто этот маленький толстый еврей? И почему ее брат говорит с доном Районом и профессором в таком тоне? Эти и многие другие вопросы читались в ее взгляде так ясно, как если бы она кричала. Но прежде чем великая княжна открыла рот, брат заговорил с ней по-русски. Хотя ни Филипп, ни великий герцог не знали ни слова по-русски, они могли следить за разговором так легко, как если бы брат и сестра говорили на их родном языке. Сначала великий князь показывал на Семена Марковица; затем понизил голос и взгляд его стал искать письмо, лежавшее на столе, а лицо великой княжны залила краска; потом речь брата стала оживленнее, он кивал головой то в сторону Семена Марковица, то в сторону дона Рамона, а в ее глазах появился опасный блеск. Внезапно она перебила его и воскликнула по-французски:
— Довольно! Я больше не желаю ничего слушать! Как ты, ты мог поверить такому!
Ей даже не нужно было подкреплять свои слова жестом: господина Марковица и без того бросило в дрожь.
Великий князь пожал плечами.
— Я не мог… не мог не проверить его рассказ, — проговорил он, но голос его звучал смущенно. — Прошу тебя, скажи, какое из писем подлинное, — и мы покончим с этим делом, равно как и с виновным.
Она бросила на брата быстрый, почти презрительный взгляд и взяла со стола оба письма. Воцарилось гробовое молчание. Все глаза, кроме глаз дона Рамона, впились в великую княжну. Но напряжение длилось недолго.
— Какое подлинное? — воскликнула она с тем же презрением в голосе. — Неужели, чтобы определить это, тебе понадобилось мое слово? Неужели ты не видишь, что это неуклюжая подделка? И кто же ее изготовил, если не этот проходимец?
Она метнула на господина Марковица взгляд, исполненный олимпийского презрения, и одарила лучезарной улыбкой дона Рамона. Бедный дон Рамон! Можно было не сомневаться, что она считает эту минуту его наивысшим триумфом, но столь же верно было и то, что именно в эту минуту великий герцог испытывал адские муки, и его намерение сыграть свою роль до конца было близко к крушению. Возможно, так бы оно и случилось, если бы не еще одно внезапное происшествие.
Слова великой княжны повергли Семена Марковица в оцепенение, которое продолжалось добрые четверть минуты. Но вот его глаза вспыхнули в кратерах морщинистых век, кулаки механически сжались… Внезапно из горла Марковица вырвался резкий хрип, и он, как бешеная собака, бросился к Ольге. В его правой руке блеснул нож, и троекратный возглас ужаса пронесся по каюте! Однако нож опустился, не достигнув цели: никто еще не успел опомниться, как грянул выстрел. Лицо Марковица исказилось, зубы обнажились в оскале, и ростовщик с тяжелым стуком повалился к ногам великой княжны. Нож, который он продолжал сжимать и после смерти, оставил царапину на половице всего в нескольких сантиметрах от ее ног.
— Это был последний патрон! — сказал Филипп Колин. — Какое счастье, что я сохранил его!
Минуту продолжалась тишина. Глаза всех присутствующих, распахнутые от пережитого потрясения, были обращены на Филиппа.
— Какое счастье, что вы его сохранили, — медленно произнес великий князь. — Вы спасли моей сестре жизнь.
Филипп поклонился.
— Никому это не доставило больше радости, чем мне, — сказал он. — Только одно может сделать меня еще счастливее.
— И что же это?
— Когда-нибудь я бы желал снова вызволить ее брата из неловкого положения.
Великий князь взглянул на него с недоумением.
— Снова? Что вы хотите этим сказать? Вам приходилось вызволять меня из неловкого положения? Вы меня знаете?
— И был по-царски вознагражден за свои услуги. Если уж слово сорвалось у меня с языка… Да, я знаю ваше высочество.
— И когда же состоялось наше знакомство? — Великий князь нахмурился не самым дружелюбным образом.
— С тех пор прошел год и два месяца. Ваше высочество, должно быть, помнит январскую ночь в Гамбурге, когда некий господин Ворц и господин Пелотард навестили пивную некоего господина Шиманна…
Филипп умолк, не докончив фразы. Лицо великого князя просветлело, как небо после грозы, и, к всеобщему удивлению, он рассмеялся:
— Ах, это вы! У вас удивительная способность появляться в самую неожиданную минуту. Чем же вы занимались с тех пор, как мы виделись в Гамбурге?
— Всем понемногу, — вежливо ответил Филипп. — Приключения, все как обычно. Но мы виделись с вами и после Гамбурга.
— Вот как? И где же?
— На Лионском вокзале в Париже, пять дней назад. Ваше высочество стояли у дверей вокзала и наблюдали за вечерним марсельским поездом. Ваше высочество не узнали меня, а я не стал привлекать к себе внимание… Я как раз занимался тем, что похищал вашу сестру.
— Так это были вы!.. И вы посмели!.. — взревел великий князь.
— Ваше высочество, — медленно ответил Филипп. — Тогда я еще не знал, что делаю. Но не думаю, чтобы я о чем-то жалел.
— Ах, вы не жалеете? Так погодите, мой друг, и очень скоро вы пожалеете об этом…
— Только в том случае, если узнаю, что об этом жалеет великая княжна Ольга, — сказал Филипп спокойнее, чем когда бы то ни было. — Спросите ее.
Великая княжна, которая молча следила за этой перепалкой, немедленно выпрямилась. Страх прошел, ее глаза сияли. Прижимая к груди письмо великого герцога, она воскликнула:
— Я ни о чем не жалею!
Ее глаза встретились с глазами брата, а затем быстрый и решительный взгляд великой княжны обратился к дону Рамону, который стоял неподвижно, раздавленный событиями последнего часа.
— Я не жалею ни о чем из того, что сделала, — повторила она, — потому что познакомилась с двумя настоящими мужчинами!
