про плохую тётю, которая объявила меня педофилом и приказала убить?» — горько подумал он, уже прощаясь в душе с тёплым отношением детей. Но Оуэн вдруг вскочил и обнял его.
— Я не буду обижаться, только пообещай больше не пропадать надолго.
— Х-хорошо, — растерянно пробормотал Йован, бросая беспомощный взгляд на вдову. Старушка улыбалась, определённо не собираясь объяснять ребёнку, что его просьба невыполнима.
Оуэн повернул голову в сторону кухни, внимательно рассматривая что-то через распахнутую дверь. Проследив его взгляд, Йован обнаружил, что он смотрит на подставку с ножами, и поспешил встать так, чтобы перекрыть мальчику обзор.
Вдова тоже заметила это, и её лицо помрачнело.
— Нужно как можно скорее провести ритуал, — прошептала она. — Чего бы это ни стоило.
День предстоял не из лёгких — на Йована свалилось сразу несколько неприятных обязанностей. Во-первых, он должен был постоянно следить за Оуэном, который то разглядывал свои пальцы, то рыскал глазами по комнате, выискивая острые предметы.
Во-вторых — как, впрочем, и ожидалось — Гай не захотел лично просить Марион пожертвовать едва обретённым подобием жизни и закрылся в кабинете Шерифа, чтобы порыться в невероятно важных бумагах. По его словам, среди них могло найтись что-то ранее незамеченное и подсказать способ найти сердце.
В-третьих, надо было умасливать мистера Пушистую Попку. Недовольный столь долгой голодовкой, он теперь либо снисходительно принимал поглаживания, либо начинал с особым рвением драть обои, делать лужи прямо на столе, лазать по шкафам и полкам и сбрасывать на пол все бьющиеся предметы.
Так как вдова теперь находилась с Энни, ожидая, пока та проснётся, все эти дела легли на Йована.
Немного подумав и рассудив, что за пару часов с Марион ничего не случится, он решил отложить разговор хотя бы до обеда, а за это время придумать убедительную речь. Чтобы успокоить разом и Оуэна, и мистера Пушистую Попку, потребовалось не так уж много: табурет, лист бумаги и карандаш.
— Садись поудобнее, а я буду рисовать твой портрет, — сказал Йован, вручая мальчику кота.
Оуэн обрадованно захлопал в ладоши — ради этого он мог часок посидеть неподвижно. Но неподвижно — не означало молча, и Йовану, вопреки его надеждам, не удалось продумать ни словечка из того, что нужно было сказать колдунье.
— А ты учился на художника? А правда, что любой левша умеет рисовать? А что у тебя лучше всего получается? — спрашивал Оуэн, старательно почёсывая кота за ухом.
Приходилось отвечать на безостановочные вопросы, чтобы поддерживать хорошее настроение мальчика.
— Я полгода ходил на занятия, а потом бросил. Моя мама левша, но рисует из рук вон плохо. Пожалуй, здания и люди, но и животные неплохо выходят, если не акварелью…
— А почему бросил? Твоя мама не училась рисовать? Может быть, она сможет, если научить? Как думаешь, можно стать левшой, если ты правша?
Йован вздохнул, изо всех сил стараясь не показывать, что его сейчас волнует совершенно другое.
— Ну, многие переучивали левшей в правшей, так что и наоборот должно получиться. Но это очень сложно, нужно постоянно следить за тем, чтобы не пользоваться ведущей рукой.
— Если я отрежу пальцы на правой руке, то смогу пользоваться только левой, — с энтузиазмом поведал Оуэн. — И стану талантливым художником.
Йован ожидал чего-то подобного, но всё равно от внезапности проткнул в бумаге дыру и сломал грифель.
— Не стоит так радикально… — пробормотал он, поднося к глазам обломанный карандаш. — Я видел много праворуких гениев.
— Мы с Энни вырастим пятерых братиков и сестричек, а из их пальцев получится ещё по пять… Ты же умеешь считать? Сколько нас всего будет?
По виду Оуэна нельзя было сказать, что его разум и здоровье медленно перетекают к проклятому золоту, превращаясь в колдовскую силу. Улыбка, с которой он говорил о том, как собирается себя покалечить, совсем не отличалась от прежней.
— Ты же поможешь мне? — с надеждой спросил он. — Я пытался сделать это сам, но было слишком больно. Тут нужен взрослый, чтобы быстро отрубить палец, как лапку курице.
Йован растерянно кашлянул и поднял лист бумаги, будто внимательно рассматривая набросок, а на самом деле скрывая испуганное выражение лица.
— Мы ведь друзья?
Опустив рисунок, он наткнулся на серьёзный и озабоченный взгляд.
— Конечно, друзья, — поспешил ответить он. — Но послушай, магия — штука сложная. Есть заклинания, для которых недостаточно силы человека. Нужно, чтобы Луна вошла в определённое созвездие, иначе ничего не получится, понимаешь?
— Ага, — кивнул мальчик. — Тогда ладно, я подожду.
Йован медленно выдохнул.
«Надо же, прокатило!» — мысленно порадовался он, чувствуя, как на лице против воли появляется улыбка. А посмотрев на своё творение, которое всё это время рисовал почти механически, он и вовсе рассмеялся: на руках Оуэна вместо кота красовался мутант с пастью тираннозавра, когтями ленивца и хвостом скорпиона.
— Правда, симпатичный? — он показал рисунок мальчику. — Омар Райан нервно курит в сторонке.
— Очень похож, — восхитился тот. — Как назовёшь картину?
Дверь в зал бесшумно приоткрылась, и в щель заглянул Гай с крайне мрачным выражением лица.
— Знаешь, я не особо хорош в названиях. Поручу это тебе, — ответил Йован, вопросительно глядя на Гисборна, который сделал ему знак подойти. — Давай ты тоже что-нибудь нарисуешь, а я отлучусь на минуту.
— Ладно, — согласился Оуэн.
— Только лучше иди в свою спальню, — добавил Йован, с опаской оглядывая все потенциально опасные предметы в помещении. — Здесь плохое освещение, зрение может испортиться.
Проводив мальчика на второй этаж, он вернулся к Гаю.
— Что интересного расскажешь?
— Нам нужно почистить крышу.
Йован удивлённо поднял брови.
— Почистить крышу?
— Да, — серьёзно ответил Гисборн. — Там много птиц. Снова развелись мухи. Пошли.
Он сунул ему в руки метлу, а сам взял ведро с тряпкой и первым двинулся наверх. Ведро казалось полным менее, чем на половину — такого количества воды точно не хватило бы для уборки целой крыши. Но и без этого было понятно, что они идут туда вовсе не наводить порядок.
Снаружи оказалось слишком ярко, особенно для людей, которые долгое время провели в полутёмном доме, не открывая окон. Йован сощурился и прикрыл заслезившиеся глаза рукой. Потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к свету, и только тогда он решился ступить на неровную крышу, иначе мог бы упасть.
Гисборн отложил ведро и сел возле забитой трубы.
В гнезде, устроенном в ней птицами, кто-то копошился. Йован заглянул внутрь и увидел, что на месте четырёх яиц теперь сидят уродливые облезлые птенцы. Один из них был значительно больше собратьев.
— Гай, смотри — кукушонок.
Гисборн бросил короткий равнодушный взгляд на гнездо.
— Садись, — недовольно буркнул он.
Йован вздохнул и
