Сэмюэль ждал, что ответит Эрли. Тот, помолчав, с глубоким вздохом встал из-за стола.
– Что ж, спасибо, что заглянули к нам, Сэмюэль.
Тот поднялся в растерянности:
– И что теперь?
Эрли ответил:
– Езжайте домой.
Сэмюэль изумленно смотрел на него. Больше всего на свете он мечтал попасть домой, но не рассчитывал, что его так легко отпустят. Точнее, и вовсе не надеялся туда попасть, – по крайней мере, не раньше чем через несколько лет.
Сэмюэль поблагодарил Эрли за доверие, за возможность побыть с женой и детьми. Им придется нелегко, и он рад, что есть время их подготовить, до того как его посадят в камеру.
– Сэмюэль, никто вас никуда не посадит, – сказал Эрли. – Нельзя судить двоих за одно преступление. А рассказ Тоя гораздо больше похож на правду.
Сэмюэль схватился за край письменного стола, чтобы не упасть, ноги у него подкосились.
Пока он потрясенно молчал, Эрли добавил:
– И не надо рассказывать всем и каждому, что случилось со Сван. Девочке и так досталось. Еще не хватало чувствовать, будто на нее пялится весь свет.
Спустя пару минут Эрли велел Бобби Спайксу, который дежурил в ту ночь, проводить Сэмюэля в камеру к Тою. Тот стоял за решеткой, просунув сквозь прутья руки. Таким спокойным, безмятежным брата своей жены Сэмюэль давно не видел.
– Не делай этого, – сказал он.
Той ответил:
– Все уже сделано.
В камере было темновато: поздним вечером в этой части здания почти не зажигали ламп. На лицо Тоя падала тень, сглаживая острые углы и смягчая морщины, что наложили на него невзгоды.
– Ты же невиновен, – возразил Сэмюэль. – Виновен я.
Той метнул взгляд на Бобби Спайкса – тот прислушивался к разговору, не предназначенному для его ушей. Помощник шерифа хоть и отвернулся, но ухо его было обращено к ним.
– Ты не в себе, Сэмюэль. – Той не сводил глаз с Бобби Спайкса, надеясь, что Сэмюэль уловит намек и не станет возражать. Не ожидая, что так будет, но надеясь. – Когда я привез Сван домой, всю избитую, ты совсем разум потерял.
Избитую. Не изнасилованную. Не поруганную. Избитую.
Сэмюэль взглянул на Тоя и понял, почему он решился на этот шаг – взял вину на себя и всеми силами старается скрыть то, что на самом деле случилось с девочкой. Все это ради нее. Ради Сван. Чтобы отец был с ней рядом, пока она взрослеет, и чтобы на нее не показывали пальцами, не шушукались за спиной. Но Сэмюэль сознавал: все это ложь. И ложь до добра не доведет.
– Не делай этого, – повторил он.
– А как же иначе? – ответил Той. – Я хладнокровный убийца и заслужил наказание. Правда, Бобби?
Бобби глянул так, будто ждет не дождется, когда Той получит свое, и сказал:
– Раз говоришь, значит, правда. Мозес не врет.
Калла горевала.
Горевала о Сван – о том, чего та лишилась и что узнала о жизни такого, о чем лучше не знать никому. Горевала о Блэйде – его жизнь тоже рушится. Теперь он станет чувствовать, что ему больше не место в доме. Или что у него и вовсе не осталось дома. Горевала о внуках – их мир разбился вдребезги. Горевала о Сэмюэле и Уиллади – им предстоит построить этот мир заново, и непонятно, как построить мир, в котором все просто и естественно.
И горевала о Тое.
Когда Сэмюэль вернулся из города и рассказал ей, как было дело (Калла чувствовала: для него это тяжкая обязанность), она сидела, будто пригвожденная к креслу, сжимала руки и теребила на пальце обручальное кольцо.
– Завтра опять поеду, – пообещал Сэмюэль. – И буду ездить, пока меня не выслушают.
И Калла знала – поедет. И это ничего не изменит. Никто на свете не поверит, что Сэм Лейк убил человека. Тем более если люди стоят перед выбором: Сэм Лейк или Той Мозес. Калла уже не удивлялась, что Той взял вину на себя. Она бы этого и ожидала, если бы могла заглядывать в прошлое и в будущее. И все равно горевала.
В ту ночь она сидела у себя в комнате, разложив на кровати старые фотографии. Снимки детей, когда те были еще маленькими. Четыре сына и дочь. Одного унесла смерть много лет назад, а теперь и второго у нее отнимают. Она спрятала все фотографии, кроме одной – снимка Тоя в день, когда он уходил в армию. Этот снимок она держала в руках, сидя в кресле и моля Бога еще об одном чуде.
Ей хотелось верить, что чудо свершится. Что она проснется утром, а Той дома. Эрли Микс попивает кофе у них на кухне и говорит, что никакого дела возбуждать не станут, потому что Рас Белинджер заслуживал смерти, и неважно, чьих это рук дело.
Но Калла не так наивна. Сегодня им уже было даровано чудо, великое чудо, а она просит еще об одном. Надо думать, великие чудеса – товар штучный, на всех просящих не хватит.
Калла не ошиблась насчет Блэйда. Он ушел на другое утро, когда все еще спали. Сэмюэль и Уиллади тревожились о нем, хотели убедиться, что ничего не случилось, но о том, чтобы Сэмюэлю поехать к Белинджерам, не могло быть и речи, а Уиллади он бы не отпустил, да она и не думала отходить от постели Сван. Нобл и Бэнвилл вызвались пойти на ферму, но Сэмюэль и Уиллади не разрешили.
В итоге к Белинджерам отправилась Калла. Никто в целом мире ей не указ. Подвезти ее она тоже никому не позволила. Позвонила шерифу и узнала, что увидеться с Тоем разрешат лишь во второй половине дня, после того как будет официально предъявлено обвинение, – и пошла пешком, вскоре после завтрака. Закрыла дверь и поковыляла по дороге. Шаг, другой, третий…
Двор Белинджеров был полон машин. Не полицейских – полиция и «скорая» приезжали ночью. Теперь съехались родные Джеральдины и Раса, грубые, неотесанные. Один, на вид ровесник Тоя, преградил Калле путь, заявив: вас сюда не звали.
– Знаю, – кивнула Калла. – Но я долго не задержусь. Спасибо, что пропустили.
Что ему еще оставалось, кроме как уступить дорогу?
Блэйда она увидела еще с порога, сквозь сетчатую дверь. В кресле сидела его мать, с ребенком и упаковкой бумажных салфеток на коленях. Блэйд стоял рядом, как мужчина-защитник. На полу примостились два малыша; тот, что постарше, сосал большой палец и хныкал.
Когда Калла зашла в комнату и Блэйд увидел ее, она могла поклясться, что у него сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Джеральдина гневно сверкнула красными от слез глазами. Очевидно, с памятью о муже ей жилось куда приятней, чем с ним самим. Или ее так потрясло то, что случилось с Расом после смерти. То, что сделали собаки. Калле все было известно, Эрли рассказал по телефону. Джеральдина выхватила из упаковки салфетку и громко высморкалась.
– Не приходите сюда, не спрашивайте, чем помочь. Его уже не вернешь.
«А если бы и вернули, я бы спровадила обратно». Вот что хотела сказать Калла. Но вместо этого ответила:
