Ознакомительная версия.
Когда предложили идти в милицию шофером — не очень-то и перебирал. Возил сначала начальника отдела по борьбе с бандитизмом, только недолго. Он сам предложил мне перейти в отдел, на оперативную работу. Людей не хватало — это раз. Опять же, боевой опыт — это два. Бандиты в ходе одной операции сразу трех оперативников уложили — это три. Людей катастрофически не хватало, как говорят — кадровый голод. Ну, и как сказал сам начальник: «Ты, Мишка, мужик с головой, а голова не пустая. Нечего боевому офицеру зря баранку крутить, для такого дела вон солдат или ефрейтор сгодится». И сразу, как оформили перевод, повысили в звании — теперь надел милицейскую форму с лейтенантскими погонами.
А где-то так через два года, летом сорок седьмого, каким-то макаром отыскал меня бывший командир полка. Я не очень-то удивился. Даже обрадовался, что он живой, потому что после госпиталя так ничего о нем и не слышал. В том, первом письме Дмитрий Петрович Калязин ничего особо важного не писал. Просто рассказал, как нашел меня, интересовался моими делами. Заодно рассказал: служит теперь начальником милиции в небольшом поселке Олыка, это недалеко от Луцка, Западная Украина. Я ответил: так, мол, и так, живу в родном Чернигове, родители погибли, сестра пропала без вести, тоже служу в милиции. Еще и не удержался — пошутил: не начальником, обычным оперативником, бандитов ловлю. Приписал также — кто бы мог подумать…
Через месяц ответ: собирайся, товарищ лейтенант, свои надежные люди тут нужны. Положение в регионе очень сложное, подробности — на месте, как приедешь. И писал так, будто вопрос о моем переводе уже решен. Это я тогда так подумал, даже решения не принял, на завтра отложил. Только с утра вызывает меня наш начальник к себе в кабинет и говорит тоном, не допускающим возражений: так и так, есть соответствующий приказ, согласно которому лейтенанта милиции Середу Михаила Ивановича направляют на новое место службы, и теперь он поступает в распоряжение управления милиции Луцкого районного отдела МВД.
Конечно, для меня не стало новостью, что на освобожденных территориях Западной Украины, Прибалтики и частично Белоруссии есть националистические банды, которые всячески мешают окончательному укреплению советской власти на местах. Я даже слышал по радио выступление какого-то компетентного человека из Москвы, фамилию теперь не вспомню. Он тогда заявил: эти группы оставили после отступления немцы, чтобы таким образом в бессильной злобе максимально вредить победителям, сеять панику среди местного населения, из последних сил бороться с завоеваниями Ленина-Сталина. Но тогда, слушая это, я даже представить не мог, что вскоре сам приму участие в борьбе с националистическим бандеровским подпольем.
Так в середине сентября 1947 года я оказался на Волыни. Дома, как я уже сказал, меня ничего не держало: жилье временное, в казарме, переоборудованной под общежитие для милиционеров. Заводить семью некогда было, да и, если честно, я решил пока с этим не спешить. Мне только двадцать семь стукнуло, война позади, жизнь впереди. Но пока гоняюсь за бандитами, пока эту сволочь с корнем не вырвали, никто не гарантирует мне личной безопасности. Познакомлюсь с хорошей девушкой, распишемся, ребенок родится — а ну как меня застрелят при очередной операции или того хуже: подрежут в темноте из-за угла. Не хочется оставлять после себя вдов и сирот в мирное время, хватит того, что война наделала. Поэтому сборы вышли короткими: фанерный чемодан с вещами, фронтовой «сидор» через плечо — и вперед, на Запад.
Хотя через Олыку проходила железная дорога, полковник Калязин встретил меня на вокзале уже в Луцке.
Обнялись, точно не начальник и подчиненный, а старые боевые товарищи — так, собственно, и было. Калязин поводил меня по разным кабинетам, за полдня оформили все бумаги, сели в его машину и добрались до Олыки, когда еще даже не смеркалось. От областного центра городок лежал недалеко — каких-то три десятка с гаком километров. Сам городок, или, как значилось в документах, поселок городского типа, показался мне уютным и каким-то даже слишком тихим. Увидел старинный замок польских князей и костел — остались с тех времен, когда тут верховодила польская шляхта. Еще церкви и синагога, которые закрыла уже советская власть: да и в самом деле — зачем они, ведь религия — опиум для народа. Тут я поддерживаю политику партии и правительства. Пусть эти здания служат нуждам власти, вот хотя бы как панское поместье, где теперь разместилась милицейская управа.
В кабинете Калязина мы наконец сели за стол. Хозяин застелил его газетой, название до сих пор помню — «Вільний шлях». Достал из сейфа и порезал на газетном листе толстыми кусками сало, хлеб, разложил холодную картошку «в мундире», положил вкрутую сваренные яйца. Потом вынул из ящика стола — старинного, кажется, дореволюционной работы — флягу, машинально взболтал, разлил самогон по стаканам.
— Продукт проверенный, — сказал. — Умеют в здешних селах водку делать, ничего не скажу. У нас в селе дальше бражки дело не идет. Не доходят руки у мужиков — просто так хлебают.
Полковник Калязин, как я знал, родился в селе Рязанской губернии. Не без гордости как-то сказал, что единственный из села выбился в люди, стал красным командиром. Когда на побывку приезжал, село несколько дней гуляло. Даже если б он не предупредил, меня ничего бы не остановило от того, чтобы выпить: на фронте имел дело с чистым спиртом, хоть медицинским, хоть авиационным, а о том, сколько всего доводилось вливать в себя кроме спирта, лучше помолчу. Правда, мне как шоферу особенно угощаться нельзя, да свои наркомовские стограмм я исправно получал и, если не было возможности выпить, сливал в флягу. Частенько для этого приходилось использовать не одну фляжку, поэтому у меня в машине всегда было вдосталь спиртного. Бывало, даже старшие офицеры через Калязина просили одолжить у меня. Хотя спирт или водку не одалживают, комсклад все же отдавал — то коньяком, то «казенкой», а то и трофейным немецким шнапсом. Потом Калязин даже называл мою машину передвижным трактиром.
Я стиснул стакан в ладони, поднял и качнул им в сторону полковника:
— Будем, командир, — так неофициально я называл его без посторонних.
— Будем крепки, лейтенант, — согласился начальник.
Чокнулись, и он выпил одним махом, даже не скривился — вот ведь привычка. Мне же сразу словно огнем обожгло горло и внутренности — таким крепким оказался самогон, хотя и шел он мягко. Не выдержал, скорчил рожу, хекнул и быстренько зажевал куском сала. Градусов пятьдесят, если не больше.
Ознакомительная версия.
