сделать. Впереди раскачивалась кабина следующей секции. Там работал двигатель. И в следующей и в следующей… Двигатели трех спаренных тепловозов. Чтобы отключить их, надо было нажать всего-навсего по кнопке на каждом контрольном щите.
Обтекаемое выпуклое стекло кабины третьего тепловоза было близко, всего в каких-нибудь полутора метрах. За ним сразу — щит с кнопками. Но попасть туда было невозможно. Кабины между собой не сообщались. На их закругленных бортах не было никаких выступов, перил, ограждений, по которым можно было бы перебраться с одного тепловоза на другой.
Я долго сидел в кресле. Я ни о чем не думал. Просто не хотел идти назад. Там меня ждала Люся, и я не знал, что скажу ей теперь.
Когда я вошел в кабину, Люся, вздрогнув, вскинула голову. Кажется, она задремала.
— Ну что? Выключил? — спросила она. Я кивнул.
— А что теперь?
— Надо подождать, — сказал я. — Немного подождать.
И сел на откидное сиденье рядом с ней.
Когда я переходил из одной секции в другую, то снова почувствовал, что как будто тепловозы идут медленнее. Но может быть, мне это только показалось?
Я решил пока ничего не говорить Люсе. У нее было очень усталое лицо.
— Ужасно спать хочется, — сказала она.
— А ты поспи.
— На этой вертушке не уснешь.
Кресла, и правда, были как живые, поворачивались от малейшего движения. Я взялся за спинку ее кресла.
— Спи.
Люся слабо улыбнулась.
Я был бы рад, если бы она заснула. Сейчас надо было спокойно ждать. Ведь должен же встретиться на пути хоть один крутой подъем! А если тепловозы идут медленней…
Что-то коснулось моего плеча. Это была голова Люси. Вздрогнув, она отстранилась. Я не шевельнулся, будто ничего не заметил. Аккуратный пробор Люси опять начал клониться в мою сторону. Черные ее волосы легли на мое плечо. Я пододвинулся, чтобы ей было удобней.
Сквозь рубашку я чувствовал тепло ее щеки. У меня гулко стучало сердце. Голова Люси тяжело лежала на моем плече. Я никогда еще не сидел так ни с одной девчонкой. Нет, не то чтобы совсем не имел с ними дела. Я даже целовался несколько раз. Но сейчас было совсем другое…
У меня от напряжения затекла рука. Мурашки по ней так и бегали, но я боялся пошевелиться. Мне еще никогда не было так хорошо, как сейчас. Я даже объяснить не могу, почему мне было хорошо. Просто понимал, что могу просидеть так сколько угодно, хоть всю ночь, только бы она не отняла своей головы от моего плеча. И даже дышал потихоньку, чтобы не потревожить Люсю.
Я вспомнил, как на весенние каникулы в прошлом году мы ездили на экскурсию в Узловую. Всю дорогу пели песни, дурачились. А потом открылся город, раскинувшийся на склонах холма. Вокзал стоял на горе. Я вспомнил крутую дугу рельсов, подымавшихся вверх над кварталами города. И… подскочил. Подъем! Вот он, подъем, где состав замедлит ход. Надо только продержаться до него!
Люся открыла глаза. Недоуменно посмотрела на меня и отодвинулась Поправила прическу. Не глядя, спросила:
— Долго я спала?
— Не очень.
Люся потерла щеку, сердито сказала:
— Не мешало бы тебе иметь на плечах побольше мяса.
— Постараюсь, — сказал я, незаметно растирая руку. — К следующему разу подкоплю.
— Нет уж! Следующий раз я поеду только по билету с плацкартой!.. Где мы?
Она спросила так, будто мы ехали в нормальном поезде. Но теперь я на нее не сердился. Я был уверен, что с нами ничего не случится. С нами просто не могло случиться ничего плохого.
— Слушай, — сказал я. — Ты сможешь спрыгнуть на ходу?
— Опять?!
— Нет, я серьезно… Не сейчас. У самой Узловой будет подъем, понимаешь? Большой подъем. Сцепка там замедлит ход… Понимаешь?
В кабине был полумрак. Люсины глаза серьезно смотрели на меня.
— Пора собирать вещи?
Нет, все-таки она была молодец!
— Можешь, — сказал я. — И не забудь болгарскую сумку. Там еще столько продуктов. Знаешь, пожалуй, я сойду с ней первый.
Люся засмеялась.
— Учти: мне надо быть в Узловой не позже двенадцати.
— Закроются аптеки?
Люся смотрела на часы.
— Не бойся, — сказал я. — Там есть дежурная.
Люся кивнула. Поежившись, плотней запахнула плащ.
— Что-то похолодало.
В кабине действительно стало холодно, а на мне была только рубашка. Пиджак остался в первой кабине. Надо было снова лезть через две секции. Вот дурная голова!
Пиджак валялся в углу кабины. Прошло чуть больше часа, как мы с Петькой поднялись сюда.
Я посмотрел на контрольный щит. Может быть, можно еще что-нибудь сделать?
Я сел в кресло машиниста. Осторожно нажал одну кнопку, другую. Повернул какой-то рычажок. Двигатель был выключен, натворить большой беды я уже не мог. Я стал нажимать подряд все кнопки и рычажки.
Вдруг кто-то тихо позвал:
«Сережа…»
Я вздрогнул. И снова негромкий мужской голос произнес:
«Сергей Селезнев…»
Я чуть не заорал от страха. Но в кабине горел свет, и я был в ней один. Немного успокоившись, снова взялся за рукоятку на которой остановился. Повернул ее.
И сразу в кабине отчетливо зазвучал голос:
«…Сцепка из трех тепловозов… Они должны нагнать тебя…»
У меня даже дыхание перехватило. Это было радио! К нам шли на помощь!
«…Тепловозы подсоединятся к твоей сцепке», — продолжал незнакомый голос.
Он говорил очень мягко, с небольшим акцентом.
«…Если даже тепловозы не догонят тебя — вдруг так случится, — не отчаивайся. Тогда ты должен будешь спрыгнуть в начале подъема у Узловой. Слышишь, Сережа? Обязательно — в начале подъема!..»
— Хорошо! — крикнул я, забыв, что меня не слышат. — Я так и хотел!
«…Дальше будет крутой поворот. На такой скорости сцепка не удержится. Может быть крушение… Понимаешь? Ты должен спрыгнуть, когда начнется подъем…»
Голос вдруг оборвался. Сначала я ничего не понял, а потом увидел рукоятку включения радио в своей руке. Я так сжимал ее, что вырвал из гнезда. Я стал лихорадочно прилаживать рукоятку обратно. Это никак не удавалось. Снять щит и добраться до проводов было невозможно. Я стонал от досады, оборвал в кровь пальцы, но радио больше не говорило. Наконец сообразил, что в последней кабине тоже должно быть радио. Я кинулся обратно.
— Что так долго? — сердито сказала Люся. — Я уже стала волноваться.
Я бросился к пульту и повернул знакомую рукоятку. Крутил ее туда и сюда, но радио молчало. Наверно, передача была настроена только на радио кабины, где мы были с Петькой.
