— Владимир Борисович, его жена и Лена, — продолжал Васин, — Когда я приехал в Рудничный, Елена Владимировна уже работала минералогом. Я ей так и не сказал, что знаю ее с довоенных лет, что даже на руках ее держал. Теперь сказать можно…
Вернулась Дроздова, по ее глазам было видно, что плакала. Борис показал ей фотографию. Елена Владимировна неуловимым движением взяла ее.
— Ой! Так это же та фотография, которую папа всегда брал с собой. Он говорил: «На этом снимке видно, что и я немного красив, не только жена и дочь». Он вам подарил? — Елена Владимировна коснулась плеча Васина. — Я впервые вижу человека, которому папа подарил фотографию. Значит, он вас действительно полюбил. Выходит, полюбил и поверил в Алексея Зубрицкого во второй раз. Здесь мне шестнадцать лет, перешла в десятый. Мне было четырнадцать, когда папа в первый раз взял меня в поиски. — Дроздова как-то близоруко прищурилась, вернула снимок Туриеву, села на свой стул.
— Продолжайте, Игорь Иванович, — неожиданно мягко сказал Туриев. — В Елене Владимировне я сразу увидел единомышленника, иначе не могло и быть. Параллельно с работой на штольне «Бачита» мы занялись структурным анализом Скалистого плато. Результаты защиты проекта вам известны, но продолжу о себе… Переехав сюда, я получил возможность три-четыре раза в году бывать в Заволжске: выписывал командировку в Свердловск, на несколько дней останавливался в родном городе. Мой фронтовой друг, Лозинский, передавал деньги тете Поле, каждый раз «вспоминая», что брал у меня взаймы еще до войны. Постепенно его долг достиг пяти тысяч, сейчас прибавилось еще пятьсот рублей.
— Тетя Поля верит Лозинскому, она мне о нем говорила.
— Год назад я все-таки решил открыться. Попросил своего старинного друга, фронтового корреспондента Льва Орлова приехать в Пригорск. У него не оказалось времени. Я поехал к нему, обо всем рассказал. Орлов приезжал сюда, чтобы прочитать написанную им статью обо мне. Он писал ее около полугода. Вернее, проверял и перепроверял все, о чем я ему поведал. Каждое слово в его статье-очерке — правда. Опубликование материала станет моим возвращением к родным. Тетя Поля поймет, что я не мог иначе. Нарисуем такую картину: в сороковом году пропал любимый племянник, в сорок шестом заявляется под чужим именем. Что подумала бы старая коммунистка, член партии Ленинского призыва? Какие душевные муки пережила бы она, сомневаясь в его порядочности, преданности делу, которому отдала свою жизнь? Да еще — отец. Когда убили Луцаса, я понял: началась операция «Скалистое плато»… И уверен, что действуют люди Рейкенау.
— Стоп! Хорошо вы сказали: «Операция «Скалистое плато», запишем… — Борис отметил на календаре, — продолжайте. Хотя все ясно, кроме одного. Портсигар. Почему вы показали его иностранному туристу?
— Тут уже сыграла психология. Я слышал разговор немцев, видел их презрительные гримасы. И решил: пусть посмотрят, что и мы не лыком шиты. Турист даже предлагал мне за него значительную сумму, думал, продам.
— Иногда сооружение, кажущееся издали сложным, на деле оказывается весьма простой конструкцией, — образно выразился Вермишев и пробасил: — Предлагаю раскурить трубку мира, то бишь всем подымить. Елена Владимировна, не возражаете?
— Ради такого исхода. Ах, Игорь Иванович, как мне было тяжко, когда ваши тетради открыли глаза. А ведь я поехала с добрыми намерениями: что-то узнать о любимце отца — Алеше Зубрицком.
— Понимаю… И такая запутанная ситуация бывает в жизни. После статьи на обелиске надо будет высечь что-нибудь в этом духе: «В честь геологов, посвятивших себя изысканиям в Рудничном».
— В какой газете будет опубликован материал Орлова?
— В «Правде».
— Ну что ж, примите извинения, Игорь Иванович. Служба есть служба… Мы приступаем к финальной части операции «Скалистое плато». Детали разработаем с Дмитрием Лукичем, — намекнул Борис на то, что Васин и Дроздова могут идти.
Елена Владимировна замешкалась у двери, чуточку помялась и спросила у Бориса:
— Домой явишься? Что сказать Евгении Дорофеевне? Ведь уже все ясно.
Туриев рассмеялся, широко развел руками, восхищенно сказал Вермишеву:
— Прирожденный сыщик! — Он подошел к ней. — Я позвоню.
— Версии — лопнувшие пузыри? И я рад этому, а ты? — Вермишев отдернул шторы, открыл окно. — Остался Заров.
— Мне хватит дня, чтобы подготовиться к восхождению на плато. Моя аргументация ясна и понятна, Дмитрий Лукич. Ахмедова отозвали?
— В Харьков вылетел Сабеев. Ночью прилетят.
— Предлагаю завтра утром Ахмедова сфотографировать, снимок возьму с собой, предъявлю Зарову. Ахмедову же покажем увеличенное изображение Зубрицкого с группового портрета. Зачем дожидаться очной ставки?
— Прошло четырнадцать дней. Срок небольшой, но крайне насыщенный. Готовься к походу на плато. Что для этого надо?
— Вы забыли, что я — бывший геолог? Экипируюсь, как положено, завтра. К шестнадцати часам буду готов.
— Давай еще раз наметим план твоего поведения на плато.
— Буду демонстрировать там свое присутствие, не прятаться, не устраивать засад и прочей детективной обстановки. Если повезет, — проникну в подземелье, что, конечно, маловероятно. Пещеры, указанные Арсентьевым, видимо, неглубоки, так как ни одна из них, как это делается на картах, не отмечена особым значком — извилистой линией, говорящей о том, что данная полость глубже двадцати метров. Сейчас позвоню геологам, попрошу подготовить все необходимое: спальный мешок, палатку, геологический молоток, компас, походный примус, несколько банок тушенки. Сахар, хлеб куплю в Рудничном. Нужен мощный фонарь.
— Договорюсь с командиром воинской части, пришлет.
— И рация?…
— Будет. Есть очень даже приличной мощности — до двухсот километров работает устойчиво, без помех. Малогабаритная, размером с полевую сумку. И все-таки знай, что группа в любую минуту придет на помощь. Ты о ней даже не будешь знать.
