— Покажи. — Веско предложила судья.
В маленьком носовом платке оказались завёрнутые в сторублевую купюру серёжки с тусклыми камешками.
«Вещь грошовая, но важен сам факт». — Поняла Ольга.
Тем временем Жанна, приняв решение, собралась оповестить о нём остальных.
— Погоди. — Приподнялась с места Ольга. — Сдаётся мне, наветом пахнет, — выбрала она литературное выражение. — Спроси‑ка ты и у этой. — Кивнула она на «правдоискательницу». — Пусть честное слово даст. Ну, поклянётся.
— А чего? Всё чётко, «доказуха» на кармане, чего тут выяснять? — Удивилась рыжая. — Хотя, не убудет. — Слышь, ты. Подтверждаешь предъяву? Под протокол забожись.
Толстуха зыркнула на Ольгу, но вступать в пререкания не посмела. Выпрямилась и произнесла. — Она у меня серёжки спёрла, чтоб я сдохла, коли вру.
— Ну, что? Глянула «старшая», теперь довольна?
— А ведь за язык не тянули. — Оля свела губы в невесёлой улыбке, поднялась и медленно приблизилась к горой возвышающейся над кроватями уголовнице. Касание рукой, совершенно неприметное и лёгкое, даже не насторожило бабищу: «Провела девка пальцем по шее, и чего? Может, она из этих? Усмехнулась кобла, но… додумать не успела.
Всё вокруг крутанулось и поплыло. Дружный вздох и тяжёлое падение. Тётка, только что колоссом возвышавшаяся над вторым ярусом, рухнула на пол и забилась в конвульсиях. Лицо посинело, глаза выкатились из орбит. Она сипела, тщетно пытаясь вдохнуть.
Ольга пожала плечами. — И что теперь? Если покойника в камере найдут, сильно мотать будут?
— Душу вынут. — Жанна механически кивнула. — Это точно.
— Тогда попробуем без жмуров. — Ольга нагнулась к теряющей сознание тётке. И громко, отчётливо, произнесла.
— Если правду скажешь, оживёшь. Но торопись, секунд пять тебе осталось.
На последних глотках воздуха та просипела. — Соврала.
Короткое нажатие тоненького пальца за ухом, и она, жадно хватая воздух, зашлась в долгом лающем кашле.
— Всё слышали? — Ольга повернулась к Жанне. — А ты говоришь: «Чего тут решать?»
Сама подсунула, на девчонку поклёп возвести решила.
В камере повисла тишина, прерываемая только стонами оживающей бабы и всхлипыванием девчонки.
Ольга присела рядом с плачущей девчонкой. — Всё, успокойся, разобрались. Ну, кому говорят, хватит.
Понемногу та угомонилась. Затихла и ушлая тётка.
— Как звать? — поинтересовалась Оля у соседки.
— Наташа. — Шмыгнула носом сокамерница.
— За что взяли?
— С Новгорода я, без регистрации…
Семья Натальи была пьющая. Профессионально. Отец, рукастый и смышлёный мужик, встретил перестройку мастером автосервиса. Выпивал, но в меру. Однако шальные деньги, что потекли в карман после открытия российских границ для европейского автометаллолома, сгубили мужика. Дальше скучно.
С работы не выгнали, но перевели на самый грязный участок. А после того, как умудрился запороть движок на бешено дорогом джипе, в мойку. Хорошо, «на хату» не выставили. Незаметно подтянулась жена. По субботам, а потом и в будни. Наташка скандалила, пыталась достучаться, но, увы. Вход копейка, а вот выход… Не выдержав вечной пьянки, едва получив аттестат, удрала в Питер. Ждали её там. Без особых знаний, без денег и связей. Итог известен. Уехала в чем была, устроилась прислугой. А у них коробка с кафелем пропала. На меня заявили. Кафель дорогущий, итальянский, теперь в крупных размерах предъявляют. А зачем мне кафель? Я эту коробку и поднять‑то не смогу. А они говорят, все вы дохлые, пока до навара не дошло. Ругаются. — Она снова тихонько засопела.
Ольга покачала головой. — А и правда, не ты? Мужик‑то хозяйский к тебе клинья не бил?
— Не я, честное слово. — Вскинулась девчонка, — Точно, хозяин в тот день сильно подпитый приехал, всё ко мне приставал. А как сказала, что пожалуюсь, ещё пригрозил, мол, пожалею. Может и впрямь он. Да, только всё одно, мне сидеть.
Ольга хмыкнула, удивляясь изгибам жизни. «Тут на шее «жмуров», за десяток висит. А у неё грошовый кафель? Чудны дела твои…»
Размышления прервала Жанна. Она тихонько спросила. — Слышь, подруга, ты что, всё можешь? — спросила она, находясь под впечатлением последних событий.
— По–разному. — Не стала вдаваться в подробности сокамерница.
— Но с этой ты лихо разобралась.
— Я? — Ольга искренне удивилась. Она сама с собой чуть не разобралась. Могла бы ведь решить, что блефую. Тогда точно кранты.
Жанна оторопело уставилась на собеседницу. В глазах у неё плеснулся страх.
Она промолчала, только, уходя, шепнула. — Ты осторожней. Баба злопамятная, её по «мокрой» статье закрыли. Как бы не отомстилась.
Ольга весело засмеялась: — Спасибо. Её развеселила картина возможной схватки. — Постерегусь.
— А тебя как звать? — успокоилась, наконец, девчонка. Она заинтересованно глянула на спасительницу.
— Ольгой меня зовут. — Ответила та. И добавила. — Ладно, успеем, поговорим ещё. Отдыхай. А я подумаю.
Однако не удалось. Ужин, суета сокамерниц. Стук тарелок. Наконец, все угомонились.
Свет в камере продолжал гореть, однако время уже близилось к полуночи. Ночная смена легла, и остальные прикорнули кто где.
Камера затихла. Ольга прислонилась к перекладине и задремала. Сон, не сон — лёгкое видение. Она перебирает документы в офисе Атолла. На глаза попалась неприметная папка с рядом цифр и фамилий, мимоходом просмотрела её и сунула в карман сумки. Привычка разведчика. «Надо же, а ведь эти листки там и лежат. — Сквозь сон удивилась она. — А вот где сумка? Стоп, а не вместе с винчестером я её припрятала? Точно, сумка, скроенная на манер парашюта, в собранном состоянии занимала всего ничего, а если развернуть, танк можно спрятать.
Ну, и к чему это мне?» — Не поняла Ольга, вырываясь из сна. И тут заметила, что к ней приближается отвратное лицо неудачливой «мокрушницы». Видимо, Жанна недаром стала главной в камере и в людях разбиралась.
«В крайнем случае, от удара уйти всегда успею, может, поцарапает чуть». — Спокойно подумала, ожидая продолжения. А злопамятная толстуха, сжимая в кулаке заточенный гвоздь, уже тихонько склонилась к ней. Рука пошла на замах. Движение ускорилось. Она явно намеревалась загнать грозное орудие в печень ничего не подозревающей жертве. Мягкий, обволакивающий блок, и несильный толчок в локоть. Вместо прямого, разящего удара рука злоумышленницы невероятным образом вильнула и со всего маху воткнула пику в живот своей хозяйке. Удар оказался такой силы, что оружие вошло по самую ручку. Баба закачалась и повалилась на лежащих в первом ярусе арестанток. Рука замерла, сжимая обмотанную тряпицей рукоятку самодельного стилета.
Перепуганные женщины в страхе смотрели на извивающуюся в агонии самоубийцу. Несколько секунд, и она замерла, изогнувшись в невероятной позе, но, так и не выпустив из рук заточку.