– Я имею в виду всего лишь заточение в монастыре, – холодно отвечал аббат. – По слухам, с этим решением вашей участи король согласится охотнее всего.
Жанна посмотрела на этого человека с ужасом, который тотчас же сменился яростью.
– Заточение в монастыре! – вскричала она. – Другими словами, медленная смерть, постыдная, лютая смерть, которая будет казаться актом милосердия!
Она забилась в истерике, затем потеряла сознание. Когда она пришла в себя, аббат подумал, что она задыхается.
– Послушайте! – сказал он. – Эта решетка преграждает доступ воздуху и свету. Нельзя ли дать этой несчастной женщине немного подышать воздухом?
Тут г-жа Юбер, позабыв обо всем на свете, подбежала к шкафу, стоявшему подле камина, достала ключ, которым отпиралась решетка, и тотчас же воздух и жизнь волнами влились в помещение.
– А я и не знал, что эту решетку можно открыть с помощью ключа! – вскричал аббат. – К чему столько предосторожностей, Бог ты мой?
– Таков приказ, – отвечала привратница.
– Да, я понимаю, – с явным умыслом продолжал аббат, – ведь это окно находится приблизительно в семи футах от земли, и выходит оно на набережную. И если случится, что какой-нибудь узник сбежит из внутреннего помещения Консьержери, проходя через ваш зал, он окажется на свободе, не встретив на своем пути ни тюремщика, ни часового.
– Так, так! – отвечала привратница.
Аббат заметил краем глаза, что графиня де ла Мотт слушает и понимает, что она даже вздрогнула и что тотчас же после того, как она поняла, что говорит аббат, она устремила взгляд к шкафу, в котором привратница должна была запереть ключ от решетки и который сейчас был закрыт всего-навсего круглой медной ручкой.
Для него этого было достаточно. В его присутствии не было больше необходимости. Он откланялся.
Привратник и его жена тоже удалились, тихонько заперев решетку и положив ключ на место.
Как только Жанна осталась одна, она тотчас открыла глаза.
«Аббат советует мне бежать, – подумала она. – Можно ли яснее указать мне и на необходимость бегства, и на способ бежать? Угрожать мне карой до приговора суда способен только друг, который хочет побудить меня получить свободу. Так не может поступить варвар, который хотел поиздеваться надо мной».
Вдруг ей показалось, будто она видит на черной линии парапета моста черную фигуру, которая нарушала его неизменное однообразие.
«Там, в темноте, стоит какой-то человек, – подумала она. – Быть может, это аббат; он наблюдает за моим побегом; он ждет меня, чтобы оказать мне помощь… Да, но если это западня.., если я, спустившись на набережную, буду схвачена, поймана с поличным?.. Побег – это признание в совершенном преступлении, признание, по малой мере, в страхе! Кто бежит из тюрьмы, тот спасается бегством от своей совести… Откуда явился этот человек?.. Он как будто имеет отношение к графу Прованскому… Кто мне скажет, что это не эмиссар королевы или Роанов?.. Как дорого заплатила бы эта сторона за мой неверный шаг!.. Да, там кто-то есть, и он меня подстерегает!..»
«Признанием, доказательством – вот чем будет мое бегство. Я остаюсь!..»
Начиная с этого момента, Жанна пребывала в убеждении, что она избежала западни. Она улыбнулась, подняла свое лукавое и дерзкое лицо и уверенным шагом подошла к шкафчику подле камина, чтобы положить туда ключ от решетки, который она уже взяла.
Поутру, когда снова возникают все звуки, когда Париж возобновляет свою жизнь или же прибавляет новое звено к звену вчерашнему, графиня надеялась, что известие об оправдательном приговоре неожиданно проникнет в тюрьму вместе с радостью и поздравлениями друзей.
От состояния покоя человека уверенного, который спокойно поджидает протянутых к нему рук, Жанна перешла – такова была черта ее характера – к чрезвычайному беспокойству.
И тут она услышала не ропот толпы, а настоящий взрыв, возгласы: «браво!», крики, топот, нечто оглушительное, и это привело ее в ужас, ибо у нее не было уверенности, что это именно ей выражают такую горячую симпатию.
Вскоре на набережной, стало появляться много прохожих, а толпа на площади стала растворяться.
– Знаменательный день для кардинала! – сказал письмоводитель прокурора, подпрыгивая на мостовой подле парапета.
– Для кардинала! – повторила Жанна. – Стало быть, пришло известие о том, что кардинала оправдали? Капля пота скатилась со лба Жанны. Жанна поспешно возвратилась в залу.
– Сударыня, сударыня, что это я слышу: «Какое счастье для кардинала?» – спросила она у жены Юбера. – Что это за счастье, скажите, пожалуйста?
– Не знаю, – ответила жена Юбера.
Хищный блеск, невольно сверкнувший в глазах Жанны, остановил Юбера и его жену, которые уже собрались принять решение.
– Вы ничего мне не скажете? – воскликнула Жанна.
Внезапно вся площадь зашумела, задвигалась. Толпа отхлынула на мост, на набережную с такими дружными, с такими несмолкаемыми криками, что Жанна вздрогнула на своем наблюдательном посту.
Мало-помалу масса народу, сжимая и сдавливая, вынесла на плечах, на руках лошадей, карету и сидевших в карете двух человек.
Один из них был кардинал де Роан.
Его спутник, румяный, радостный, сияющий, встретил столь же лестный прием. Женщины завладели кардиналом, мужчины кричали:
– Да здравствует Калиостро!
Шум со стороны Моста Менял снова привлек к себе внимание Жанны.
Окруженный людьми фиакр взбирался на мост.
В фиакре Жанна разглядела улыбавшуюся и показывавшую народу своего ребенка Оливу, которая тоже уезжала, свободная и обезумевшая от радости.
На середине моста ее поджидала почтовая карета. В этой карете, за спиной одного из своих друзей, прятался де Босир Олива, поднявшись в карету, упала в объятия Босира.
При виде всех этих людей, свободных, счастливых, ликующих, Жанна спрашивала себя, почему она одна не получает никаких известий?
– Но я! Я! – воскликнула она. – Что за утонченная жестокость! Почему не объявляют приговор мне?
– Сударыня! Нам, низшим служащим тюрьмы, запрещается рассказывать о приговорах – их оглашение лежит на обязанности секретарей судов.
– Но это же чудовищно! – воскликнула Жанна в порыве ярости. Привратник испугался – он предугадывал возобновление вчерашних сцен.
– Хорошо, – сказал он, – успокойтесь.
– Ну, говорите!
– А вы будете терпеливы и не скомпрометируете меня?
– Обещаю, клянусь вам! Говорите!
– Так вот: господин кардинал признан невиновным.
– Это я знаю.
– Господин Калиостро объявлен непричастным к делу.
– Знаю! Знаю!
– С мадмуазель Оливы обвинение снято.
– А дальше? Дальше?..
– Господин Рето де Вилет приговорен… Жанна вздрогнула.
–..к галерам!..
– А я? Я? – крикнула она, в бешенстве топая ногами.
– Терпение, сударыня, терпение!.. Ведь вы же мне обещали!
– Я терпелива. Говорите же… А я?..
– Вы приговорены к изгнанию, – отводя глаза, слабым голосом сказал привратник.
Молния радости сверкнула в глазах графини и угасла так же быстро, как и вспыхнула.
Жанна притворилась, что теряет сознание, и с громким криком упала на руки своих хозяев.
– Что же с ней было бы, – прошептал Юбер на ухо жене, – если бы я сказал ей правду?
Глава 40.
ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРА
Жанна все время ждала, что секретарь суда, обещанный ей привратником, появится и огласит ей приговор суда, вынесенный по ее делу.
Теперь, когда ее оставили муки сомнений и едва ли продолжались муки сравнений, другими словами – муки гордости, она говорила себе:
«Изгнанница! Я становлюсь изгнанницей! Другими словами, я получаю право унести свой миллион в шкатулке и жить под апельсиновыми деревьями Севильи или Агридженто53 зимой, в Германии или в Англии летом; другими словами, ничто не помешает мне, молодой, красивой, знаменитой, жить так, как я хочу, может быть, с мужем, если он такой же изгнанник, как я, – а я знаю, что он на свободе, – может быть, с друзьями, которых всегда дарят нам счастье и молодость!»
Жанна начала уже обдумывать продажу брильянтов и свое устройство в Лондоне (дело было летом), когда воспоминание о Рето де Билете вернуло ее к действительности.
– Бедный малый! – со злой усмешкой сказала она.. – Он один поплатился за всех. Значит, для искупления всегда нужна дрянная душонка в философском смысле слова, и всякий раз, как появляется такая необходимость, появляется козел отпущения, а с ним и орудие, которое его истребит.
Она весело принялась закусывать вместе с привратником и его женой и была очень удивлена, когда за десертом привратник Юбер взял слово с принужденной торжественностью, которую он обыкновенно не вносил в свои речи.
– Сударыня! – заговорил он. – Мы получили приказ не держать больше у себя в помещении особ, участь которых решена парламентом.
«Прекрасно, – подумала Жанна. – Он идет навстречу моим желаниям».
