приближение неведомых супостатов. Но нет — никого и ничего.
Хват и Яр сидели на брёвнышке и молчали. Я вслушивался в ночную тишину, только, сказать по правде, тишиной в Яме по ночам и не пахло. Лай цепных псов и пронзительные вопли уличных котов, шлёпанье по грязи быстрых шагов, пьяные крики и безумный хохот, металлическое лязганье и непонятный стук, обрывистые отзвуки сразу нескольких мелодий… Но всё это не прямо здесь, всё это на некотором отдалении. Поблизости разве что какая-то девица стонала, и то не в том доме, на задворках которого затаились босяки, а в соседнем.
Мне бы успокоиться, только какое там! Начал бить нервный озноб.
«Как бы Гусак Луку прямо внизу ножом не пырнул», — мелькнула страшноватая мыслишка, но сразу выкинул её из головы.
Не рискнёт! Если б мы и вправду Бажену долю посулили, после такого даже на Пристани не скрыться. Найдут и там. Не босяки же искать станут, серьёзные люди.
Время от времени начинали приближаться голоса то с одной стороны, то с другой, да ещё частенько на соседних улочках мигали огоньки самокруток. Я всякий раз так и подбирался, но тревожился напрасно — на задворки никто не сворачивал, обитатели Ямы неизменно проходили мимо. Из домов тоже никто не появлялся, даже девка стонать перестала, и собаки больше не брехали — как отрезало. Комары разве что одолели, но на болоте к ним давно привык.
Плевать на комаров!
У меня над самым ухом — близко-близко! — скрежетнул металл, а следом донёсся едва слышный шёпоток:
— Замри!
Я узнал и звук, и голос. Внутри всё так и оборвалось.
Черти драные, пропал! Как есть пропал!
5–7
«Пропал! Пропал! Пропал!» — забилось в голове, и такая тоска взяла, что зубами бы скрипнул, если б не боялся этим скрежетом выстрел спровоцировать.
Не просто ведь металл щёлкнул! Это курок револьвера взвели!
— Очень медленно положи ладони на затылок и сцепи пальцы, — потребовал охотник на воров, выждал немного и охлопал меня, но стилета не нашёл. Тогда коротко свистнул. — Яр!
Хват и моргнуть не успел, как с ножом у горла оказался. И тут же через забор перемахнули два здоровенных пса. Один подбежал к навесу, второй замер у сарая и запрокинул голову, уставился на меня своими чуть светящимися глазами. Ещё и верхнюю губу приподнял, угрожающе зарычав.
— Спрыгивай! — потребовал Псарь и отступил с револьвером в поднятой руке.
Кидаться на него при таком раскладе было чистой воды самоубийством, я послушно перебрался к самому краю крыши, свесился вниз и разжал пальцы. Только приземлился и сразу шатнулся в сторону, едва успев отдёрнуть руку от клацнувших рядом с пальцами зубов. Аж запястье обожгло!
— Фу! — шикнул охотник на воров, и пёс неохотно отступил. — Шагай! — приказали уже мне.
— Яр, обыщи их! — распорядился Псарь, ловко спрыгнул во двор и пригрозил: — Не дурите, отбросы! Дырок наделаю!
Сам он заходить под навес не стал и замер в паре шагов от него, покачал револьвером.
Ещё и псы! Никаких шансов!
Яр убрал нож и принялся охлопывать Хвата, который поначалу молча кривился, а когда лишился заточки, то не утерпел и спросил:
— Так ты ссученный, получается?
Ответом стал удар под дых.
— Я у дядьки на подхвате, а ссученный ваш Гусак! — заявил Яр после этого.
Хвату бы язык прикусить, но не тут-то было.
— И ничего он не наш! — заявил босяк и немедленно заработал новую затрещину.
— Яр! — окликнул племянника охотник на воров. — Заканчивай с ним! Второго проверь!
Тот подступил и обшарил меня несравненно тщательней, чем Хвата. Выгреб все монеты, отыскал и стилет.
— И откуда у босяка такая игрушка? — спросил он, повертев остриём перед лицом. — Украл?
— Нашёл, — ответил я почти чистую правду.
Яр не поверил и прошипел:
— Я тебе сейчас глаза выколю, тварь! — пригрозил он, но его вновь одёрнули.
— Погоди! — потребовал Псарь, подошёл и наставил на меня ствол револьвера, после перевёл его на Хвата и вновь вернул обратно. — Жить хотите?
— Ага, — подтвердил я очевидное и чуть попятился от подступившего с оскаленной пастью пса.
Глаза его явственным образом подсвечивались белым сиянием, и теперь я предельно чётко ощущал потустороннее присутствие. А ещё вновь обожгло болью запястье, даже дёрнулся от неожиданности и едва не вскрикнул, лишь в самый последний момент сообразил, что это начал дымиться сплетённый из разноцветных нитей браслет.
У Мелкой и вправду талант!
Пёс потянул носом воздух, оскалился пуще прежнего, но чуть сдал назад. Нити так и продолжили потихоньку тлеть, а вот жжение заметно ослабло.
— Это хорошо, что жить хотите! Это правильно! Это можно устроить! — самодовольно заулыбался Псарь. — Ты или ты! — Слова сопровождались движением револьвера. — Кто расскажет, для кого Пыжик книжника пас, тот уйдёт отсюда живым. Даю слово!
Слово, данное босяку охотником на воров, стоило куда меньше выеденного яйца, и я промолчал. Хват тоже не проронил ни слова.
Яр с презрительной ухмылкой сплюнул себе под ноги.
— Дядь, да это только Лука знает! Иначе бы точно кто-нибудь проболтался!
Псарь вздохнул.
— Что ж, подождём Луку.
Он оглянулся на спуск под землю, и Хват легонько наступил мне на ногу. Я скосил на него глаза и поводил ими из стороны в сторону.
Рано!
Пёс тихонько заворчал и вновь приблизился, в его глазах ещё явственней прежнего загорелись белые огни. Резко усилилось ощущение присутствия потустороннего, браслет перегорел и соскользнул с запястья, но я успел перехватить его и зажать в кулаке, лишь две пуговицы упали на землю.
Собака шустро отскочила от них и глухо зарычала. Охотник на воров насторожился, и я поспешил отвлечь его вопросом:
— Так это всё из-за Пыжика? — выдавил из себя хрипло, будто не пил седмицу, а то и две.
Псарь хохотнул.
— Полсотни фунтов заморского дурмана на дороге тоже не валяются! — заявил он и оглянулся на спуск в канализацию.
Пёс вновь сунулся ко мне, я чуть двинул ботинком Хвата и резким кистевым движением швырнул в ищейку остатки браслета. Заговоренные пуговицы угодили в оскаленную морду, зверюга испуганно шарахнулась назад и со всего маху налетела на хозяина, едва не сбив того с ног: Псарь аж руками всплеснул, чтобы только равновесие сохранить.
Сыпанула искрами упавшая на землю шутиха,
