– Итак, мы с вами установили, – холодно продолжал Арамис, – что король никогда не помирится с вами.
– Но ведь он прощает меня.
– Неужели вы верите в это? – спросил епископ, меряя Фуке испытующим взглядом.
– Не веря в искренность его сердца, я не могу не верить самому факту.
Арамис едва заметно пожал плечами.
– Но почему же Людовик Четырнадцатый поручил вам известить меня о своем благоволении и благодарности? – удивился Фуке.
– Король не давал мне никаких поручений к вам.
– Никаких поручений… Но этот приказ? – сказал пораженный Фуке.
– Приказ? Да, да, вы правы, такой приказ существует.
Эти слова были произнесены таким странным тоном, что Фуке вздрогнул.
– Вы что-то скрываете от меня, я это вижу, – заметил суперинтендант финансов.
Арамис погладил подбородок своими холеными, поразительно белыми пальцами.
– Король посылает меня в изгнание? Говорите же!
– Не уподобляйтесь детишкам, разыскивающим в известной игре спрятанные предметы по колокольчику, который звенит или смолкает, когда они приближаются к этим предметам или, напротив, отходят от них.
– В таком случае говорите!
– Догадайтесь!
– Вы вселяете в меня страх.
– Ба! Это значит, что вы все еще не догадываетесь.
– Что же сказал король? Во имя нашей дружбы прошу вас ничего не утаивать от меня.
– Король ничего не сказал.
– Я умру от нетерпения, д'Эрбле. Вы убьете меня. Я все еще суперинтендант Франции?
– Да, и будете им, пока захотите.
– Но какую необыкновенную власть приобрели вы над волей его величества? Вы заставляете его исполнять ваши желания!
– Как будто.
– Но этому трудно поверить.
– Таково будет общее мнение.
– Д'Эрбле, во имя нашей близости, нашей дружбы, во имя всего, что для вас самое дорогое, скажите же мне, умоляю вас! Каким образом вам удалось войти в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Ведь он не любил вас, я знаю.
– Но теперь он будет любить меня, – проговорил Арамис, нажимая на слово «теперь».
– Между вами произошло нечто особенное?
– Да.
– Может быть, у вас тайна?
– Да, тайна.
– Тайна, которая может повлиять на привязанности его величества?
– Вы умнейший человек, монсеньер. Вы угадали. Я действительно открыл тайну, способную повлиять на привязанности короля Франции.
– А! – сказал Фуке, подчеркивая своею сдержанностью, что, как воспитанный человек, он не хочет расспрашивать.
– И вы сами будете судить, – продолжал Арамис, – вы сами скажете мне, ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.
– Я слушаю, раз вы настолько добры, что хотите открыться мне. Только заметьте, друг мой, я не вызывал вас на нескромность.
Арамис задумался на мгновение.
– Не говорите! – воскликнул Фуке. – Еще не поздно!
– Вы помните, – начал епископ, опуская глаза, – обстоятельства рождения Людовика Четырнадцатого?
– Как сегодня.
– Вы ничего особенного не слыхали об этом рождении?
– Ничего, кроме того, что король не сын Людовика Тринадцатого.
– Это не существенно ни для нас, ни для Французского королевства.
Всякий, у кого есть законный отец, является сыном своего отца, гласит французский закон.
– Это верно. Но это все же существенно в вопросе о чистоте крови.
– Второстепенный вопрос. Значит, вы ничего особенного не слышали?
– Ничего.
– Вот тут-то и начинается моя тайна.
– А!
– Вместо того чтобы родить одного, королева родила двух сыновей.
Фуке поднял голову.
– И второй умер? – спросил он.
– Сейчас узнаете. Этим близнецам подобало бы стать гордостью матери и надеждой Франции. Но слабость короля и его суеверия внушили ему опасение, как бы между его сыновьями, имеющими равные права на престол, не возникла распря, и от одного из них он избавился.
– Вы говорите, избавился?
– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы министр его; другой во мраке и одиночестве…
– И этот?..
– Мой друг.
– Боже мой! Что я слышу? Что же делает этот обездоленный принц?
– Лучше спросите меня, что он делал.
– Да, да.
– Он был воспитан в деревне; потом его заключили в крепость, которая зовется Бастилией.
– Возможно ли! – воскликнул суперинтендант, сложив руки.
– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных.
– А мать его не знает об этом?
– Анна Австрийская знает решительно все.
– А король?
– Король ничего не знает.
– Тем лучше, – кивнул Фуке.
Это восклицание, казалось, произвело сильное впечатление на Арамиса.
Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.
– Простите, я вас перебил, – сказал Фуке.
– Итак, я говорил, – продолжал Арамис, – что бедный принц был несчастнейшим из людей, когда бог, пекущийся о всех своих чадах, решил оказать ему помощь.
– Но как же?
– Сейчас вы увидите… Царствующий король… Я говорю «царствующий»; вы догадываетесь, надеюсь, почему я так говорю?
– Нет… Почему?
– Потому что обоим по праву рождения подобало быть королями. Вы придерживаетесь такого же мнения?
– Да.
– Решительно?
– Решительно. Близнецы – это един в двух лицах.
– Мне приятно, что такой опытный и знающий законник, как вы, дает разъяснение этого рода. Значит, для нас установлено, что оба близнеца имели одинаковые права?
– Установлено… Но боже мой, «что за загадки!
– Бог пожелал послать тому, кто унижен, мстителя или, если хотите, поддержку. И случилось, что царствующий король, узурпатор… Вы согласны со мной, не так ли, что спокойное и эгоистичное пользование наследством, на которое в лучшем случае имеешь половинное право, – называется узурпацией?
– Да, узурпация. Ваше определение вполне точно.
– Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был первым министром человек с большим талантом и великим сердцем и, сверх того, с великим умом.
– Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня, чтобы помочь вам исправить зло, причиненное несчастному брату Людовика Четырнадцатого. Ваш расчет был правилен, я помогу. Благодарю вас, д'Эрбле, благодарю!
– Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, – бесстрастно сказал Арамис»
– Я молчу, – Царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого министра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прислушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и, может быть, даже жизни господина Фуке. Но бог послал господину Фуке, опять же для спасения принесенного в жертву принца, верного друга, который знал государственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после того, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.
– Не продолжайте, – вскричал Фуке, охваченный благородными мыслями, я понимаю вас, и я все угадываю. Вы пошли к королю, когда до вас дошла весть о моем аресте; вы просили его обо мне, но он не захотел вас выслушать; тогда вы пригрозили ему раскрытием тайны, и Людовик Четырнадцатый у ужасе согласился на то, в чем прежде отказывал вам. Я понимаю, понимаю! Вы держите короля в руках. Я понимаю!
– Ничего вы не понимаете, – отвечал Арамис, – и вы снова прервали меня, друг мой. И затем, позвольте мне указать вам на то, что вы пренебрегаете логикой, а кое-что и недостаточно хорошо помните.
– Как так?
– Помните ли вы, на что я настойчиво упирал в начале нашего разговора?
– Да, на ненависть ко мне его величества короля, на неодолимую ненависть. Но какая ненависть устоит перед угрозой подобного разоблачения?
– Подобного разоблачения! Вот тут-то вам и недостает логики. Как! Неужели вы допускаете, что, раскрыв королю подобную тайну, я все еще был бы жив?
– Но вы были у короля не более как десять минут назад.
– Пусть так! Пусть он не успел бы распорядиться убить меня, по у него хватило бы времени приказать заткнуть мне глотку и бросить навеки в тюрьму. Рассуждайте же здраво, черт возьми!
И по этим мушкетерским словам, по этой несдержанности человека, который никогда не позволял себе забываться, Фуке понял, до какого возбуждения дошел спокойный и непроницаемый ваннский епископ. И, поняв, он содрогнулся.
– И затем, разве я был бы тем, чем являюсь, – продолжал, овладев собой, Арамис, – разве я был бы истинным другом, если бы, зная, что король и без того ненавидит вас, вызвал бы в нем еще более лютую ненависть к вам? Обворовать его – это ничто; ухаживать за его любовницей – очень немного; но держать в своей власти его корону и его честь! Да он скорее вырвал бы собственной рукой сердце из вашей груди!
– Значит, вы не показали ему, что знаете эту тайну?
– О, я предпочел бы проглотить сразу все яды, которыми в течение двадцати лет закалял себя Митридат, чтобы избежать смерти от отравления.
– Что же вы сделали?
– Вот мы и дошли до сути. Полагаю, что мне удастся пробудить в вас кое-какой интерес к моему сообщению. Ведь вы слушаете меня, не так ли?
